Владимир Дяченко - Бегемот

Да, старики часто маются бессонницей и для того, чтобы уснуть, применяют самые разнообразные снадобья. Главный императорский вертоградарь У знал множество способов избавиться от бессонницы и, в конце концов, после многолетних опытов на самом себе, остановился на женьшеневой настойке. О том, что он знал множество способов уснуть, можно судить по тому, что он написал книгу «О бессоннице», которую ваш покорный слуга когда-то сам читал в императорской библиотеке, а о том, что вертоградарь У сам остановился на женьшеневой настойке, мне известно со слов моей любимой бабушки.

Готовил главный вертоградарь У женьшеневую настойку собственноручно вот уже двадцать лет. Именно столько лет прошло после смерти его последней жены Нюй, о которой следует сказать хотя бы несколько слов.

Нюй была одной из тех насельниц императорского гарема, которые так никогда и не были приглашены в Северный павильон. К тому же с ней случилось несчастье – к шестнадцати годам она, несмотря на то, что её лечили лучшие врачи Поддиной, полностью ослепла. Такого в гареме ещё никогда не случалось, а поэтому никто и не знал, что следует делать с Нюй. И тогда тогдашний главный смотритель гарема До предложил своему другу, главному вертоградарю У, жениться на Нюй, к тому же До дал вполне определённо понять У, что (так как Нюй была им самим собственноручно куплена и доставлена в гарем в возрасте 9 лет, и никогда не бывала в Северном павильоне) во всей Поддиной не найти более целомудренной девушки, чем Нюй.

Вот так главный вертоградарь У и женился на Нюй, пребывая уже в летах весьма преклонных. Но, как бы там ни было, а через год после свадьбы на свет появилась Дунь, сама же Нюй во время родов умерла.

С тех самых пор У и пристрастился к женьшеневой настойке, а о своей дочери забыл на целых шестнадцать лет, и вспомнил о ней лишь тогда, когда узнал, что Дунь стала императорской фавориткой.

Этой ночью вертоградарю У не спалось. Он выпил уже два горшочка женьшеневой настойки и собирался взяться за третий (хотя обыкновенно для того, чтобы уснуть, ему вполне хватало и одного горшочка), как вдруг он подумал о том, что третий горшочек он ещё успеет выпить, а вот понять причину, почему для того, чтобы уснуть, ему вот уже двадцать лет хватало одного горшочка женьшеневой настойки, а сегодня оказалось мало и двух, после третьего горшочка будет куда труднее, чем после второго.

Вертоградарь У шёл по ночному вертограду и оттого, что его разгорячённую женьшеневой настойкой голову студил ночной прохладный ветерок, он понял, что его бессонница была вызвана не чем иным, как мыслями о его дочери Дунь.

Четыре года назад, когда вертоградарь У впервые увидел Дунь после шестнадцатилетней разлуки, он был поражён её сходством с Нюй, и так вдруг озаботился судьбой своей дочери, что с ним даже случился сердечный приступ, когда «эта змея подколодная» Ву Ли отрезала Дунь волосы. В последнее время вертоградарь У стал замечать, что глаза Дунь и её лицо, а особенно нос, всё чаще бывали красны от выпитого ею вина, а из разговоров с дочерью он догадался о том, что, хотя за последний год она побывала в Северном павильоне пять раз (считалось, что и один раз в год попасть в Северный павильон было большой удачей), император Ы охладевает к ней, и что Дунь приходится иногда по приказу Ву Ли даже готовить ей ванну и расчесывать волосы…

Как говорится, земля слухами полнится, а уж императорский дворец так и вовсе кишит ими, и в том, что Дунь вскоре придётся покинуть гарем, сам У уже давно не сомневался. И хотя худшего жениха для Дунь, чем этот безродный, хотя и смышлёный мальчишка Ю, и представить было нельзя, У собирался сегодня же ночью предложить ему в жены свою дочь (как говорят в Далвардарии, «на безрыбье и рак рыба»)…

Когда вертоградарь У остановился перед хижиной Ю, раздумывая, сразу ли предложить своему помощнику должность старшего вертоградаря или только после того, как Ю согласиться взять в жены Дунь, он вдруг услышал, что в хижине женский голос запел старинную поддинскую песню (её и в мои молодые годы пели поддинские девушки, прощаясь со своими возлюбленными):

Столько лет мы с тобой

Были так далеки друг от друга…

Если бы ты, мой возлюбленный,

Жил на Луне, а я жила бы на Солнце,

То и тогда, кажется, мы с тобой

Были бы ближе друг к другу…

Теперь, когда мы так близки

И я чувствую

Твоё дыхание на своей щеке,

Мне кажется, что я превращаюсь

В бутон белой хризантемы…

В утреннем тумане плывёт луна…

На ветке цветущей сливы,

Усыпанной каплями росы,

Уснула чёрная птица…

Взойдёт солнце, туман рассеется,

Птица вспорхнёт, последняя капля росы

Упадёт в лепестки…

И снова мы будем так далеки…

Словно ты, мой возлюбленный,

Живёшь на Солнце,

А я живу на Луне…

Позволю себе отвлечься, мой читатель, и добавить, что в своей жизни мне столько раз приходилось по утрам слышать «Столько лет мы с тобой…», что мне даже иногда казалось, что я возненавидел эту песню на всю свою жизнь. Но сейчас я многое бы отдал за одну только строчку из этой песни, спетую мне сквозь слёзы прощания влюблённой в меня молоденькой поддинкой. Надо заметить, что в далёкой снежной Далвардарии, где я провёл столько лет, варварские девушки по утрам ничего не поют, а только громко говорят, да так быстро, что в их словах разобрать ничего нельзя…

Дослушав до конца «Столько лет мы с тобой…», вертоградарь У едва успел спрятаться за кустами жасмина, как из хижины вышел сам Ю, огляделся по сторонам и снова скрылся в своей хижине.

Вертоградарь У тотчас же вытащил из рукава свои знаменитые очки (с такими толстыми линзами из синего бериллия, что о них сам император Ы даже однажды сказал: «Если на горного орла надеть очки вертоградаря У, то орел стал бы слеп как крот»), но от волнения уронил их, и пришлось ему без очков увидеть своими подслеповатыми глазами, как из хижины Ю вышла молодая женщина, одетая как императорская наложница, и поспешно, почти бегом, направилась по тропинке в сторону гарема.

В тот же день главный вертоградарь У рассказал своей дочери о том, что он видел этой ночью, но Дунь только посмеялась над отцом и посоветовала ему меньше пить женьшеневой настойки; а вот когда она узнала, зачем отец отправился в такую рань к Ю, то рассвирепела и взашей вытолкала отца вон из гарема, да ещё и на прощанье обозвала его «слепой пьяной обезьяной», хотя перед тем, как идти к своей дочери вертоградарь У и выпил-то всего один горшочек своей целебной женьшеневой настойки.

Вертоградарь У затаил обиду на свою дочь (сам-то он был уверен, что его глаза его не подвели) и принялся следить за хижиной своего помощника Ю.

Но проходили дни, а из своей хижины каждое утро выходил только один Ю с лейкой и ножницами, и вертоградарь У вскоре и сам стал сомневаться, видел ли он императорскую наложницу, выходящую из хижины, или ему всё это только померещилось.