Евгений Майоров - Жизнь с куклой

Роману было 24 года. Он жил не в Москве, а в небольшом городке на юге страны, который так же, как и столица, был поделён на две части. Территориально Роман оказался на стороне сил действующей власти, примерно в трёх километрах от границы с оппозицией. Как и большинство людей, он презирал режим Прохорова. Если бы кто-нибудь увидел историю Романа в социальных сетях, его никогда бы не пропустили через блокпост… но необходимости в этом не было. Поскольку Рому на той стороне никто не ждал. Он был счастлив жить здесь, на съёмной квартире, со своей «девушкой».

7 октября 2024 года. 22:30.

Я сижу в мягком кресле у себя на съёмной квартире, глухая тишина поглотила комнату целиком и без остатка. За окном кромешная тьма, кажется, что все звуки в мире пропали в одно мгновение, просто исчезли. Бетонные стены начали превращаться в стальные плиты, я в ловушке. Не могу пошевелиться, не могу сказать что-либо, ничего не слышу, даже собственного дыхания, даже биения сердца. Как же страшно. Я ничего не понимаю, моя комната словно какое-то чистилище на границе двух миров. Видимо, так приходит смерть… А может быть, я нахожусь в коме? Где я? Стальные плиты начитает трясти, за окном небольшой проблеск света. Спасительный свет! Солнце восходит, мрак отступает, звуки снова становятся слышны, это море, шум волн! Яркая вспышка света разгоняет мрак, стальные плиты растворяются в пространстве. Я по-прежнему сижу в мягком кресле… но теперь уже на пляже. Моя комната словно слилась с другим пространством, с пляжем. На гальке стоят предметы интерьера и мебель: диван, кровать, кресло, прикроватная тумба с настольной лампой-ночником, небольшой пуф на колёсиках. Морская вода подступает к мягкому креслу, в котором я нахожусь. Слышу детский смех, толпа детишек бежит ко мне с соседнего пляжа, окружают, берутся за руки и водят хоровод. Я продолжаю сидеть в кресле, не могу пошевелиться, смотрю на свои руки… Они такие маленькие, словно мне не двадцать четыре года, а лет десять или меньше. Но это какая-то другая жизнь, словно она и должна была быть такой, правильной, счастливой. Я всё ещё боюсь, пытаюсь вглядеться в лица детей, что водят хоровод. Не замечаю среди них ни её, ни её подруг. Солнце близится к закату, детский хоровод исчезает, растворяется в воздухе, словно дым костра. Я могу двигаться! Наконец-то! Встаю с кресла, осматриваюсь. С правой стороны ко мне бежит она – девушка-клоун, широко улыбается и машет рукой. На ней один из её обычных рабочих нарядов: красные балетки, розовые гольфы в чёрную полоску, короткие синие джинсовые штаны на подтяжках, жёлтая клоунская рубашка в синий горошек, на голове зелёный кучерявый парик, поверх которого – розовый цилиндр. На девушке нет клоунского носа. Да, они сейчас не такие, вместо носа у неё просто грим: всё лицо в белой маске, а глаза и губы выделены красно-чёрным цветом, на кончике носа нарисован небольшой красный круг. Смотрю в другую сторону: словно призрак, едва касаясь гальки кончиками своих туфель, ко мне приближается кукла. Она то исчезает, то вновь появляется, в однотонном чёрном платье-сарафане, в длинном чёрном парике с чёлкой, становится всё ближе, протягивает мне руку. С другой стороны свою руку протягивает девушка-клоун. Выбор? Нужно сделать выбор? Нет-нет, я так не хочу! У меня две руки, я могу подать свои руки обеим, и вместе мы пойдём в море к горизонту. Но я такой маленький, эти чёртовы маленькие ручки из другой жизни, мне снова трудно двигаться. Солнце село, мрак подступает, обе девушки начинают исчезать. Из воды выныривает эта гадина, начинает кидаться в меня камнями:

– Тебе отрежут его! Тебе всё равно его отрежут! Ха-ха-ха. Хи-хи-хи! Давай жри, жри давай! Или расскажем, расскажем, и тогда-то точно отрежут! Хи-хи-хи.

Я убью её! Убью, убью, убью! Даже этими маленькими ручонками я смогу придушить эту гадину! В следующий момент чувствую, словно моё кресло подпрыгивает, падаю в воду, её рожа прямо передо мной.

– С какой стороны заезжаем?

– А?

– С какой стороны заехать лучше? На повороте или через заправку поедем?

Я открываю глаза и пытаюсь прийти в себя, смотрю в окно, мы уже подъезжаем к моему дому, отвечаю водителю:

– Давайте я тут выйду, не доезжая до поворота.

– Точно? Время-то позднее. У вас на районе комендантского нет, что ли? Граница вроде не так далеко.

– Да тут не поймёшь, то вводят его, то опять снимают. У них сейчас другие заботы, не всегда есть время следить за всеми.

– Ну, дело ваше.

Водитель останавливает такси там, где я его и попросил, рассчитываюсь с ним и поднимаюсь в гору к своему дому, идти минут пятнадцать, не дольше. Мне нужно проветрить голову после очередного кошмара. Зайду в магазин, куплю чего-нибудь выпить, алкоголь поможет прогнать страх. Магазин вроде бы до одиннадцати работает, сейчас без двадцати, должен успеть. Тётя Тома по старой доброй привычке продаёт мне крепкое даже в такое время, а чеки пробивает на следующий день. Хотя кого теперь такое волнует? Когда в нескольких километрах отсюда уже формально другое правительство, как и в некоторых других городах, включая столицу. Но Тамара привыкла жить по старым правилам, которые сама же и не соблюдает. Да, алкоголь мне явно не помешает. Вроде один заказ, а устал так, словно работал весь день. Надо в следующий раз каршерингом воспользоваться, к чёрту такие сны в такси.

Захожу в магазин, за кассой на стульчике сидит сонная Тамара и ковыряется в своём смартфоне. На ногтях, как и всегда, совсем простенький маникюр телесного цвета, если это вообще можно назвать маникюром, ничего особенного, наверное, сама делает. Не очень-то она и приветливая сегодня. Хотя её можно понять, смену закрывать через четверть часа, а тут я. Ей уже лет сорок по виду, интересно, что у неё с личной жизнью… Что за бред, какое мне дело вообще? Беру с витрины бутылку «Егермейстера», на такой случай у меня в морозилке всегда заготовлен лёд. Рассчитываюсь с Тамарой, желаю доброй ночи, небольшой обмен любезностями. Разворачиваюсь и ухожу. По дороге открываю рюкзак и кладу в него «Егермейстер». Акциза на бутылке снова нет, значит, опять контрабанда. В это смутное время все пытаются заработать, на такую мелочь, как акциз, уже никто не обращает внимания. Никто не знает, в какой стране проснётся завтра. На углу стоят двое патрульных, видимо, комендантский сегодня всё-таки будет. Хорошо, что я успел вовремя. Уже готов достать из кармана паспорт на случай, если те придерутся, но, к моему удивлению, меня даже не окликнули. Двое курили, будучи увлечёнными каким-то спором.

Дома меня ждёт Ксюшка. Очень переживаю, что не взял сегодня с собой её маленькую версию, такое редко случается. Я просто опаздывал, собирал рюкзак второпях. Ох и закатит же она мне дома истерику. Что бы я без неё делал? Не представляю, как бы я без неё жил. Человеку нужен человек. Всем нужна поддержка. Но общество разобщено. Это общество эгоистов, в котором каждый сам за себя, это и нужно правительству, ведь стадом легче управлять, когда стадо не осознаёт, что оно стадо, когда никто друг друга не поддерживает. Все кичатся только собой: моя хата с краю. При таком раскладе вполне вероятно, что оппозиция всё-таки проиграет. Даже сейчас, когда должен был наступить переломный момент, они согласились на перемирие, остановились. И Новиков, и другие политические деятели слишком слабы, сбавив темп, они точно всё просрут.