Дмитрий Захаров - Синхронный ирий

Ирэн сняла с меня ботинки и носки и погладила ступни моих ног. Я ещё сильнее возбудился, но она совершенно равнодушно достала откуда-то из-под своего платья чашку чая с лимоном, и, монотонно помешивая ложечкой золотистую жидкость, стала петь… да не пить, а именно петь. Даже точно не скажу что. Может быть какие-нибудь древние кельтские песни… песни друидов что-ли… ну что-то такое весьма мрачное. Потом извлекла книгу с диким варварским шрифтом и ярко-красными несуразными рисунками и стала листать с таким видом будто это гламурный глянцевый журнал. Возбуждение моё улетучилось. Стал подкрадываться сон (может она меня гипнотизировала), и чтобы не упасть я схватился за голову Ирэн. Она отбросила книгу и сомкнула свои тонкие будто соломенные пальцы на моём запястье. Сильнее вдавилась затылком мне в пах. Потом резко наклонилась и поцеловала мне левую ногу чуть выше пальцев. Ещё чуть выше. Обернулась – и правую ногу. И кончиком языка стала выписывать узоры на каждом из десяти пальцев. Своеобразная девочка. Потом мы слушали органную музыку.

В другой раз Ирэн уложила меня на пол и встала обеими ногами мне на лобок. «Ты будешь прыгать или петь?» – спросил я. «Я буду гелиопольским обелиском», – Ирэн подняла руки, и нежная голубая вуаль, драпировавшая её тело, лёгкой волной соскользнула на пол, обнажив абсолютно гладкую, словно мраморную, без единого волоска, фигуру. Казалось у Ирэн не было пупка, настолько он был невзрачен. А женский атрибут между ног можно было узнать по едва заметному разрезу только потому, что a priori знаешь, что там что-то должно быть. Инопланетянин и не заметил бы этот разрез. По сравнению с крупной отвислой грудью, эти анатомические элементы выглядели просто микроскопическими. Нижняя половина тела будто принадлежала иному существу – из Эдема, из Сириуса или из утопии андроидов. Грудь Ирэн нависала надо мной как тыквенные ритуальные сосуды, прицепленные к тотемному столбу. Я не видел её глаз и лица. Вместо них – огромные бледно-розовые ареолы с тяжёлыми нефритами сосков. Их каменный неподвижный взгляд рисовал в воображении Медузу Горгону. И округлял моё тело, превращая его в галечную глыбу на берегу загадочной Фуле.

Ирэн читала мне вслух «Улисс». Нет, на слух он совершенно не воспринимается. Его нужно читать одному, обложившись энциклопедиями. Уникальное произведение! Я попросил почитать мне «Одиссею» в оригинале. Ничего непонятно. Но как красиво звучит!

– Кто тебе больше всего нравится из героев «Илиады»? – спросила Ирэн.

– Елена Прекрасная.

– Почему?

– Потому что она Прекрасная.

– Так. А может любимый герой «Одиссеи» у тебя циклоп?

– Нет (хотя мне импонирует твой нестандартный подход). Любимый герой «Одиссеи» – Цирцея.

– Потому что она превратила спутников Одиссея в то, что они есть на самом деле?

– Нет. Это банально. К тому же никого ни во что она не превращала – она только открыла шлюз для превращения. Она мне нравится просто потому, что она необычная женщина, ну вроде тебя. Что думали по этому поводу ахейцы меня не волнует. Кстати, Захер-Мазох тоже любил эту героиню «Одиссеи».

– Ну с этим писателем всё ясно. Он только и желал того, чтобы красивая женщина превратила его в поросёнка. А может и ты этого хочешь?

– Если уж говорить о превращениях, то я бы пожелал стать одеялом, которым ты укрываешься каждую ночь, а заодно и простынёй, на которой ты лежишь.

– Пикантно-утончённо и вместе с тем довольно грубо. Я подумала ты скажешь ещё грубее, вроде того, что хотел бы, чтобы я превратила тебя в своё нижнее бельё.

– Не отказался бы, но я этого не сказал именно потому что ты об этом подумала.

– Я всегда говорила, что ты своеобразный мальчик.

Такие разговоры заканчивались своеобразным сексом. Римская поза восхищала Ирэн чисто теоретически и литературно. Она любила перечитывать подпольные сочинения Марциала и Овидия, так называемые эротопигнии, где описывалась не только эта поза, но эта особенно. Вообще о позах мы никогда не договаривались – всё получалось спонтанно. «Камасутру» я прочитал уже после того как перепробовал не меньше семи десятков вычурных поз, из которых только дюжина совпадала с картинками пресловутого индусского сексуального букваря. Позы прорастали сами, словно лианы в тропической сельве. Руки и ноги перепутывались иной раз так замысловато, что с трудом распутывались и это при том при всём, что ни я, ни Ирэн никогда не занимались йогой и даже просто элементарной растяжкой. Правда, утреннюю зарядку я себе иногда позволял. Но во время эротических игр тело забывает, что оно не тренировано – какое ему дело до какой-либо акробатической подготовки – оно подчиняется неким таинственным энергиям и изгибается в соответствии с ними. Инстинктивно-интуитивно образуются фигуры сюрреальной геометрии, которые невозможно придумать, точно описать и повторить. Приходится довольствоваться только смутными воспоминаниями и теми следами ощущений, которые навсегда остались где-то в глубинах нейронов и эритроцитов. Что-то струящееся по коже и превращающее её гладкие и эластичные эпидермисы в барельефы майяского татуажа на сферах радужных ктеических фасет, когда два тела вычерчивают узоры эллипсов и гиперболических мягких меандров каскадами белых шаманических танцев. Нижние конечности перемещаются вверх, а верхние вниз, чтобы в следующее мгновение образовать спиральную эпюру и волновой захлёст морских узлов и хаотичных петель. Гениталии и лица отклоняются от оси и их смещение создаёт соцветия серафического северного сияния. Наши позы иногда ошарашивали нас самих и нам казалось, что это происходит не с нами, а с двойниками из наших грёз и сновидений. Нам никогда не удавалась так называемая миссионерская поза – наши тела инстинктивно избегали её и с первых же тактов сплетались в мангровый орнамент. Интересно, что само название «миссионерская поза» появилось в Полинезии, когда европейцы-миссионеры – в основном это были католики и пуритане – распространяли среди дикарей тихоокеанских архипелагов библейские догматы. С местными пылкими и фривольными «таитянками» они вступали в сексуальную связь только в позе «лицом к лицу мужчина сверху», тогда как их партнёршам этого было далеко недостаточно и они назвали эту единственную скучную позу с немалой долей сарказма и обиды миссионерской.

Кто только и как только не описывал половой акт, но описать его всё равно никому так и не удалось, и я думаю не удастся, потому что половой акт это не механика и не физика. Это мистика. Анатомические, медицинские и антропологические детали ничего не дают и только перегружают описание. Литературные изыски уводят в сторону. Пуританская лапидарность обезвоживает, а намёки и умолчания – очень важные механизмы – стирают краски и линии, оставляя слишком много места для абстракции. Обилие нюансов описать невозможно – а ведь это самое главное. Один поцелуй, одно объятие, одно прикосновение порой порождают столько чувств, что их даже невозможно зафиксировать, не то что описать – они разлетаются как облака разноцветных бабочек, оставляя в душе просто световое пятно от вспышки.