Григорий Вахлис - Полет внутрь

Это ведь его карма проявилась? Как вы думаете? Вы ведь сможете это описать? Почему-то вокруг столько такого… эти инстаграмы, и все помещают фотографии, и пишут, пишут… Он еще позвонит, как вы думаете?

Дверь отворилась, волна густого смрада ударила в лицо.

«Здрасьте», обращенное к мятой пижаме, осталось без ответа.

– Фая! Сколько раз тебе повторять – запирайся, тут бог знает кто ходит! – я поднял пижаму и вместе с комнатными тапками швырнул в ванну.

Фая Чапкис страдала патологическим неряшеством, недержанием мочи и легким идиотизмом. Стояла на учете в психиатрической… Работала в супере на кассе – в памперсах. В конце дня добрый менеджер давал ей кулек с вялыми овощами и мясными остатками, посуду держала на подоконнике, привезенные из Минска книги – в картонных ящиках: так и не распаковала. Грязное белье сваливала в угол. Зверообразный дикий кот брезговал этой кучей, хотя до вселения в квартиру столовался на мусоросборнике. Влезал в окно и располагался на диване, кресла располосовал когтищами и шипел на любого, кто приближался.

Когда я вошел в «зало», Ариэль сидел на полу. Перед ним стояла тарелка варёного риса с кусочками курицы. Ложку он держал в крошечном кулаке и довольно ловко попадал коту по морде. Кот уже разодрал ему руку до крови. Они бились за еду.

Иногда мы брали Ариэля к себе. Жена семенила за ним, и он вертел ею, как хотел – мне было не до мелких засранцев.

Но как-то раз, утром, когда она ушла в магазин, Ариэль вышел из спальни в своей коротенькой рубашечке, с голой жопкой, размером с кошачью голову. Эдак, с полминуты разглядывал меня глазами старого наперсточника, а затем ловко опрокинулся на спину, забил ногами и завыл.

Я подошел к нему и пинком забросил обратно в спальню. Полуголое тельце завертелось волчком и затихло. Минуты через две он появился в дверях. «Ступай, умойся!» – скомандовал я. Одинокий ребенок нашел, наконец, могучего покровителя – прозорливого и безжалостного, о каком в глубине души мечтает всякая незрелая еще человеческая особь. Ходил за мной по пятам, засыпал на моих руках, и видя в маленьком маргинале себя самого, засыпал и я – мы были счастливы. Депрессия, которой я страдал с самого приезда, пошла на убыль.

Кто бы мог подумать, что я сделаюсь управдомом! Я! Который… Но – жизнь делает с нами что хочет. Когда тёща болела, а лифт не работал, приходилось носить ее по лестницам. В конце концов, за переговоры с ремонтниками взялся, а там и за газ, и прочее… Постоянной работы все равно не было, а тут я затребовал 100 шекелей за управдомчество, да и халтурками сам себя обеспечил: зашпаклевать-окрасить, завинтить-подтянуть. Денежки собрал на капремонт, которые вот уже четыре года… Еврей ведь как: насчет уплатить, соглашается. Но как деньги давать – заболевает, плохо ему! Кто упирался, мнил о себе – под суд! Ожил дом. Короче – твердая рука!

Ариэля она родила в сорок лет. Интересно, от кого? Но – всякий товар имеет своего покупателя…

Однажды прибежала в истерике: «Эта гойка раскашировала мне всю посуду!» Оказалось, несчастная её жиличка с просроченной рабочей визой решила сделать хозяйке приятное – но насчет кашрута не слыхивала. А у Фаи один подоконник был «молочный», а другой «мясной».

– Гам зу ле тойво, всё к лучшему! Она тебе и кухню вымыла! Благодари Всевышнего, что жить у тебя согласилась!

– Это я её пожалела, проститутку!

– За комнату платит?

– Обещала в следующем месяце!

– Мне вот только делать не хер – деньги из неё выбивать!

Капремонт в подъезде сделал сам, даже дверь поменял – сталь с рёбрами жесткости, ключи жильцам пораздавал и запирать за собой велел – чтоб наркоманы не шлялась. Эти недоумки сперва тусовались у голубятни, а потом пробили дыру в кирпичном строении, где стояли газовые баллоны, и курили там. Полицейский долго грозил, а потом признался мне, что по существу ничего сделать не может – это как бы еще дети…

Тем временем тёща умерла. А я… привык. Ковырялся. Проводил собрания домкома… В свободное время – живопись, графика, прозу пописывать стал. Ариэля в садик водил. Там он заправлял всеми. Воспитательки его уважали. А которая не уважила раз – он мне доложил, так я с ней поговорил.

Да и кота на место поставили. Научил, чтоб ногами его… Ну, и погоняло ему присвоили – чтоб себя помнил.

– Фер-хан, ко мне! – кричал Ариэль (два передних зуба он потерял еще в раннем детстве, когда выполз площадку и скатился по ступеням вниз к подвалу) – и совал трущобнику тарелку с костями. Кот деловито подходил, вгрызался, но поглядывал по старой привычке, чтоб не ложкой по морде…

Взрослых Ариэль терпел, во дворе верховодил, дети вдвое старше его слушались.

Где ты теперь, Ариэль? Баллотируешься в мэры, переводишь денежки на Каймановы острова, раскачиваешься в синагоге или досиживаешь второй срок?

Тут театр кукол был, теперь синагога. По сути – то же самое… Холодно, однако. Ночью снег шел, под утро прояснилось.

Подмерзло, чуть с лестницы не сверзился. С горы глянешь – что за город? Огни кругом разноцветные, прожектора по небу – laser light show какое-то…

Не поскользнуться бы на улице родной. За углом магазинчик, помню, хлебный… В три полки. Хлеб украинский, паляница, кирпич… Еще калачи, булочка городская – бывшая «французская». Трамвай убрали к чертям собачьим, теперь у них «маршрутки». Хорошее дело: сядешь, глаза закроешь – р-р, д-р-р-р-р… раскачивает туда-сюда, бросает на ухабах – будто едешь по проселку в колхоз…

Вот он, магазинчик. Крылечко пристроили – зеленый пластик, и сердечки какие-то розовые. Ступени те же – вытертые, первая с глубокой щербиной, а по бокам побелено. Кафешка, что-ли… А вот и вывеска… ё-моё!

С потолка «овощи» свисают – с подствольниками и так себе, поскромнее… Некоторые чересчур концептуальны, зато цветовое решение богатое: от пастельно-дымчатых до откровенно спектрально-синих и малиновых… Но встречаются и полные излишних подробностей, так что скакнет из памяти белым по кумачу лозунг: «Будущее за реалистическим искусством!», и засереет в тумане вестибюль Харьковского художественно-промышленного…

В углу, на тумбочке, безрукий бюст с далеко выпученными трубочкой губами. Блондинистые патлы и лазурные глаза – скорее всего, женские. За прилавком пожилая продавщица, читает, подперев щеку пухлой рукой.

– Слушаю вас, мущина!

– Я это… посмотрю пока!

– А, смотрите себе… на здоровье! Я не в курсе – учтите!

Сына заменяю, он у меня плохо чувствует.

– А что с ним – если не секрет?

– Простудился! Пошел с друзьями на дискотеку, вспотел и на холод – пожалуйста! Полоскали-полоскали – я в аптеке взяла, розовое такое… Горчичники ему поставила… А вы откуда будете?