Ольга Шлыкова - Кольцо Алишера. Рассказы

Алишер решил вернуться к тёте Миле через десять лет после того, как «пропал». Он пришёл домой и открыл квартиру своим ключом, который почему-то сохранил. Тёти Милы не было дома. Он уютно расположился в гостиной, поедая содержимое холодильника тёти Милы. Когда Алишер услышал, как щёлкнул замок входной двери, он вышел в прихожую со словами: «Милочка, как я соскучился по твоей стряпне!», и обомлел. «А где Мила?» – спросил он грузную женщину с авоськами через плечо. А грузная женщина грохнулась в обморок. И тут Алишер понял, что передним и есть его Мила – она всё ещё носила обручальное кольцо. Без кольца он бы её не узнал. И, как сам признался, скорее всего, просто ушёл бы, потому что пока не увидел кольцо, подумал, что Милка там больше не живёт. Он сам не знает, почему тогда рассвирепел, и начал избивать тётю Милу. Он пинал её ногами, бил головой об стену, а она только тихо стонала, видимо потому что и так была без сознания. Тогда он крикнул, что такую тушу ничем не пробьёшь, схватил с тумбочки тёти Милин платок и задушил её.

Когда он успокоился, и осознал, что натворил, то решил спрятать тело тёти Милы под полом в чуланчике. Когда-то он сам устроил там «ямку» для того, чтобы хранить картошку. Подняв пол, он увидел, что Мила там картошку не хранила, видимо ей не нужно было столько картошки. С трудом перетащив тело тёти Милы в чулан, он тщательно накрыл его досками. И ещё удивился, что Мила поместилась в таком узком пространстве. Прибрав за собой в квартире, он ушёл. Алишер по-прежнему ездил работать на нефтяной север, а когда приезжал, и если ему некуда было пойти, жил в тёти Милиной квартире. Алишер пользовался только газом и водой, и никогда не включал свет. Свои вещи он хранил у знакомых на даче. Он уже знал, в какие дни приходит моя мама, чтобы сделать уборку, и уходил на это время. Он так привык шифроваться, когда входил в квартиру и выходил из неё, что ни разу не столкнулся, ни с кем из соседей. Со временем он даже забыл, что в чуланчике лежит тётя Мила. И вот однажды, он вернулся с вахты и увидел, что всю мебель тёти Милы вынесли на улицу, потом подъехал грузовик, мебель погрузили и увезли. Вечером он попытался вскрыть квартиру, чтобы ночью вынести тело, но ему помешали.

Во время следствия выяснилось, что Алишер по настоящим документам гражданин другого государства, где он объявлен в розыск за тяжкое преступление. В молодости он кого-то избил так, что человек остался инвалидом. Поэтому Алишер и уехал в Россию, где женился на тёте Миле, и даже взял её фамилию. Отбывать наказание Алишера отправили на родину, где его судили ещё раз и, как сказал мой папа, он вряд ли доживёт до конца двух сложенных вместе сроков.

А тётю Милу мы похоронили рядом с мамой, и сделали им общий памятник. Теперь, когда я прихожу к ним на могилу, на меня с фотографии смотрят две молодые девушки, которые стоят, обнявшись около цветущего куста сирени.

– А обручальное кольцо Алишера, было ей всегда великовато. – Вздыхал мой папа.

Зина еле дождалась Радоницы, чтобы попасть на могилу матери. Хоронили мать ещё в конце пятидесятых. Отец был жив и справил ей крепкую оградку, под руководством кузнеца Егорыча. А вот поставить памятник не успел. Пришёл однажды с работы и завалился на бок, прямо на пороге, и больше не встал. Семь лет отец лежал. Он не мог двигаться и говорить, но Зина по глазам видела, что он всё слышит, видит и понимает. Они с братом ничего не жалели, пытаясь облегчить участь отца, но инсульт его поразивший, так и не отпустил. Когда он умер, брат легко вынес отца из дома на руках, а перед этим встал с ним на весы. «Всего сорок килограмм в нём осталось…» – Зина горько заплакала. Похоронили его на новом городском кладбище, а мать осталась здесь. Они решили не тревожить её прах, когда односельчане перезахоранивали своих родных, а потом пожалели. Кладбище «отрезали» от села промышленным каналом, который строго охраняли военные, и пускали туда только по родительским дням. И вот Зина стоит у оградки, и гладит ветки молодой сосёнки, без спросу выросшей прямо на могиле. «Мама, мамочка! Как же мне горько теперь. Сашка мой, дурень, совсем обнаглел, пока я на аборт ходила, привел в дом жиличку из Кузьминок, что за рекой, на время половодья – Шурку Забродную, и спал с ней в нашей постели. Я под кроватью кучу резинок нашла, жалел Шурку, или без них не давала. А мне все мозги пропудрил, что не может с ними, вот третий аборт уже сделала. Врач сказала, что больше нельзя, какие-то необратимые последствия будут, на старости лет аукнуться может онкологией». Зина долго не уходила от могилы матери и прислушивалась. То ей мерещился шёпот какой-то, то казалось, что кто-то погладил её по голове. Наконец, Зина вздохнула и сказала вслух: «То ветер шумит, и он же по голове меня гладил» – повернулась и пошла домой. На следующий год перед самым ледоходом Зина продала свой дом, и переехала в городскую квартиру, которую выделили мужу на производстве. За собой оставила только часть огорода, да гараж, для машины сына. Муж Сашка долго возмущался – не привык он жить в городе, но Зина отрезала: «Опять хотел Шурку на постой принять? Обойдёшься». Сашка умолк на недельку, а потом повеселел, и стал являться домой под утро и пьяным в стельку. Оказалось, что в этом же доме получила квартиру та самая Шурка Забродная. Производственное начальство расселяло своих работников из заречных сёл в городские квартиры, чтобы не оплачивать им съёмное жильё на время ледохода, когда паромы стояли. Зина пыталась с Шуркой поговорить, пристыдить её, но ничего от Шурки не добилась, кроме крика на весь двор, что она баба холостая, кого, хочет, того и привечает. Доработав до пенсии, Зина сразу уволилась с завода и занялась огородом. Но не огород был её главной заботой, а сын, который начал заглядывать в бутылку, даже хлеще, чем отец. Жена его выгнала, и Зина старалась отвлечь парня от пьянки всеми доступными ей средствами. И поначалу даже Сашка проникся идеей отучить сына от пагубной привычки – ездил с ним на охоту и рыбалку, вдвоём строили избушку под инвентарь на огороде. Сын устроился шофёром «Скорой помощи», и держался за место, потому что платили там хорошо. Но всё рухнуло в одночасье, когда после очередной пьянки у Сашки случился инсульт. Утром к Зине постучала соседка по площадке, у которой он ошивался в последнее время, и сказала: «Иди, забирай своего деда, он встать с пола не может, и мычит, как бычок недорезанный». Из больницы дед Саша пришёл дурак дураком. Он и раньше любил чужих баб, а теперь словно помешался на сексе. Но уже ничего не мог, поэтому начал беспробудно пить, вовлекая в пьянку сына. Зина устала выслушивать жалобы молодых женщин, которых её муженек лапал за грудь, и говорил всякие скабрезности. Но что она могла поделать. Спиртом торговали сразу в двух квартирах их дома, и Сашка приспособился брать там спирт в долг, а Зина только успевала платить его долги. И сколько не просила продавцов не наливать ему больше, всё равно он ухитрялся где-то напиваться до полусмерти. За вознёй с дедом, Зина упустила момент, когда запил сын. Ей позвонила диспетчер и спросила, почему Евгений не вышел на смену. Хорошо, что рядом с телефоном стоял стул, у Зины подкосились ноги, она поняла, что кончилась её более – менее спокойная жизнь. Она привыкла к дедовым заскокам, и почти не реагировала на его похождения. А тащить двоих из пагубной привычки ей было уже не по силам. Она нашла Женьку в гараже в компании непонятных личностей. Вызвала такси, закрыла гараж на дополнительный замок, и увезла сына домой. Но удержать Женьку дома она не могла. Он был сильнее её и всегда уходил, когда хотел. Со «Скорой» его уволили за прогулы, и он пристроился куда-то на стройку. А там, бутылка после работы была традицией. Сын заваливался домой, что называется «ни тяти, ни мамы», и сразу падал спать. Каким-то чудом он ни разу не проспал, и продержался на стройке около трёх лет. Он так исхудал, что даже отец сказал: – Конечно, он же не ест, а только закусывает. – Тебе виднее. – Отозвалась Зина.

Читать дальше