Евгений Сафронов - Город У

Всю ночь я не могла сомкнуть глаз; вставала и осторожно ходила по залу, смотрела на сестру, пила на кухне кофе. К утру до судорог в горле захотелось курить, хотя я этим никогда серьезно не увлекалась – так, иногда баловалась с друзьями.

– Ну что такое? Что со мной? Всё ведь нормально. Катьку отвоевали, отца вызволили, чего еще надо для счастья? – спрашивала я себя и отлично понимала, что играю сама с собой в кошки-мышки. Всё я хорошо осознавала и чувствовала – никакой смутности, всё яснее ясного.

Мне хочется в У., мне хочется к маме. Она зовёт меня к себе, ждет вместе с Катиком. А я тут прохлаждаюсь, теряю целую ночь! Как ни странно, о Супониной и нашей научной работе я почти не вспоминала, это отошло куда-то на периферию – перестало быть интересным и значимым.

Утром я объявила, что сегодня же уезжаю в У. и – барабанная дробь – кое-кого возьму с собой! Если бы я неожиданно вручила Катьке 11-й айфон – ее главную мечту последних трех месяцев – и то она бы так не вскочила и не заорала от радости.

Но потом пыл ее поугас: она вспомнила о папе. Я ответила, что на этот счет договорилась с тетей Леной. Я, конечно, не стала говорить сестре о том, что всё равно уехала бы в У., – даже если бы соседка не согласилась присмотреть за отцом.

Уже в поезде, смотря на ночное Подмосковье, пробегающее мимо окон, я поймала себя на мысли, что смогла бы – и это действительно ужасало меня – смогла бы уехать в У. даже без Кати. Потому что так надо, потому что меня звали и ждали – и хотела бы я посмотреть в глаза тому, кто смог бы сопротивляться этому зову.

2.

Супонина встретила нас невесело: ей нездоровилось.

– Как бы вот этот новый вирус не подцепить… Остальное не страшно, Наташенька. Вроде горло у меня не болит, но всё равно как-то не по себе. Давайте, девочки, устраивайтесь, я сейчас вас угощу с дороги.

Мы отнесли вещи в нашу комнату, и Катик залезла в душ. Однако к вечеру стало понятно, что у Татьяны Федоровны всё серьезнее. У нее поднялась температура, она всю ночь кашляла и жаловались на боли в груди. Рано утром я вызвала скорую, и ее увезли с подозрением на воспаление легких.

На нас, особенно на Катю, это произвело тяжелое впечатление, потому что после маминой смерти мы обе вздрагивали при одном упоминании о пневмонии.

Днем я созвонилась с Супониной, узнала, как она себя чувствует.

– Ничего, Наташенька, температуру сбили, с легкими тоже, кажется, полегче: дышать хоть могу. Видишь, как я тебя подвела: не сможем мы нормально закончить нашу работу в У.

Я ответила, что всё это пустяки, главное, чтобы она поправилась. Спросила, что ей можно принести, и затем мы отправились с сестрой в супермаркет. После съездили в местную инфекционку, и вручили медсестре передачку для Татьяны Федоровны – до самой пациентки, понятно, не допустили.

– Хочешь прогуляться-развеяться? – спросила я Катю, как только мы вышли из больницы; у меня пересохло горло и похолодели руки – так хотелось бежать, лететь в Малиновку. – Здесь есть прекрасная роща, и погода как раз подходящая.

Катик кивнула, и мы пошли на остановку. В моей сумке уже лежал припасенный фонарь, бутылка воды и теплый свитер для сестры. Всё-таки в подземном коридоре прохладно.

Я нашла бы склеп с закрытыми глазами, хотя была там только раз. Катик, видимо, что-то заметила в моем лице, так как молчала всю дорогу. Когда мы прошли участок с краснолистным кустарником, она потянула меня за руку:

– Наташа, что с тобой? Куда ты меня так тащишь?

– Сама увидишь. Катик, сама всё узнаешь! Ты мне веришь?!

Сестра посмотрела мне в глаза и медленно кивнула.

– Тогда пошли! Верь, всё будет хорошо. Всё будет потрясающе…

Внутренне я, наверное, знала, что встречу его там, но всё равно застыла на месте, увидев Ташина возле склепа. Он сидел на том же месте, что и в прошлый раз – после того, как я пришла в себя. Как и в тот день, он курил и не смотрел в нашу сторону.

– Сестру привела? – спросил он хрипло.

– Да, – ответила я. – Она имеет право увидеть. Как и я.

Он помолчал, выдохнул дым и кивнул.

– Хорошо. Давай так: я ее сам провожу, а ты подождешь здесь снаружи.

– Нет! – я это крикнула так резко, что испуганная Катя отшатнулась от меня.

– Что вы хотите сделать… со мной? – ее испуганные глаза чуть отрезвили меня. Я не помню, чтобы она когда-нибудь так смотрела в мою сторону.

– Катик… – я задыхалась. – Мама… Она там. Ты с ней сможешь увидеться.

Сестра отступила на два шага назад, глаза ее покраснели.

– Наташа, что с тобой? Пожалуйста, пойдем отсюда! Кто этот мужик?

– Послушай, – я старалась взять себя в руки. – Я там была. И я не сошла с ума. Там проход – в этом склепе. Не бойся, там ничего страшного нет. Я там была – и я встретила маму! Это было, и это правда. Я когда-нибудь тебя обманывала?

– Наташик, – Катя заплакала. – Мама умерла, она не может нас там ждать…

– Может! – я уже не могла сдерживаться. – Павел Сергеевич, объясните ей наконец! Скажите ей…

Ташин молчал и курил. Я сделала шаг к сестре, та попятилась назад. И в этот момент из-за поворота вынырнул мужчина, парень – я его сразу узнала. С вороньими волосами и татушкой дракона на шее. Он остановился, увидев нас, Катя обернулась и тоже замерла.

– Та-ак, – сказал краевед и встал с пригорка. – Это еще что за явление? Тебе что здесь надо? У нас тут дело…

– У меня тоже, – спокойно ответил неожиданный гость. – Я иду с вами. Мне так сказали.

Катя поворачивала голову то на меня, то на него и молчала.

– Идите пока к нему, – кивнула я на Ташина. – Нам с сестрой нужно побыть вдвоем.

Диггер будто только этого и ждал – и, обойдя Катю, стоявшую на тропинке, пошел к краеведу.

Я потратила минут десять на уговоры – и сестра сломалась. Всё-таки в нашей семье за главную осталась я, и она точно знала, что я никогда не потащила бы ее туда, где опасно. Честно говоря, я даже не помню, какие слова придумала, чтобы ее уговорить, – мысленно я уже шла по подземному коридору.

Мужчины тоже успели побеседовать и, судя по молчанию, – просто ждали нас, чтобы пойти. Ташин был мрачнее тучи, но в коридоре меня перестало это заботить.

– Я впереди, вы… ты, Рослик зовут же? Рослик замыкающий, девушки в середине. Полезли. Если уж решились – нечего тут рассусоливать. А предупреждать вас бесполезно: у вас на лице всё написано. Вперед…

Через некоторое время Ташин попросил нас замолчать – хотя мы особо и не говорили. Я уже намного лучше ориентировалась в коридоре: такое ощущение, что я приходила сюда десятки раз. Катю пустила впереди себя и, когда она иногда оборачивалась ко мне, свет фонаря выхватывал не лицо сестры, а застывшую маску.

«Пусть, пусть… Она мне потом спасибо скажет!.. Я тоже сначала боялась, а теперь понимаю, что, быть может, для этого момента и жила. В этом и состоит смысл – главная цель бытия. А ради чего мы еще живем? Именно для этого! Чтобы встретиться, чтобы прикоснуться, чтобы обрести то…».