Наркучкар Наркабилов - Хочу увидеть твои глаза

Действовать по ситуации означало, что каждый за себя, и любым способом надо выполнить задание, но при этом остаться в живых.

Колонна тяжело тронулась в путь. Через пять-шесть верст по пустырю мы добрались до кишлака. Вдоль дороги не было видно домов, вокруг – только деревья. На улицах повсюду лежали остатки взорвавшейся техники, гильзы, и уже подступала паника. Наша техника ускорила темп. Дрожь пробегала по телу при виде рухнувших домов, стен и мрачных крепостей. Казалось, что за армией следила какая-то невидимая тень.

Колонна полностью вошла в кишлак. Наш батальон расположился в открытой местности в тени деревьев, значительно дальше от домов, крыши которых виднелись издалека. БМП были направлены на кишлак на точном расстоянии. Пехотинцы стали рыть траншеи вокруг машин. Стволы орудий были нацелены на еще не успевшие рухнуть стены. Я внимательно наблюдал за окрестностью. Внизу можно было увидеть дома и деревья. Но если начнется стрельба, то наш привал останется под градом снарядов. По связи командир батальона приказал быть наготове, а если заметим какое-нибудь движение, разрешил стрелять без слов. Для нас было важно держать кишлак без движения.

Казалось, вот-вот небо свалится на землю. Тишина. Не было слышно даже шелеста листьев на деревьях. Холодное молчание. Я снял шлемофон и отсоединил связь. Было очень жарко. Я словно задыхался. Командир роты Евдокимов в машине через бинокль наблюдал за окрестностью, или мне так казалось. Он недавно прибыл в Афган, еще не видел боя, и ему было интересно. Мне, признаться, было даже жаль его. Бедняжка, он, наверное, даже представить себе не может, каким бывает настоящий бой. Он всего лишь начальник, офицер. Какой он на самом деле вояка, увидим во время боя. На войне люди с железными нервами рушатся изнутри и понимают, что исчерпали себя, но надо терпеть. Несправедливо давать оценку воину, не видевшему боя.

А еще одна истина – надо понимать тех, кто теряется на поле боя, проявляет трусость. Потому что человек не железный. Если есть осознание ужаса войны, то считаю оскорбительным махать на это рукой. Кто-то осознает его сразу, кто-то позже, а кто-то в течение всей жизни каждый раз хватается за сердце. Люди на войне делятся на две категории: сильные волей становятся героями, а те, у кого сдали нервы, прослывают трусами.

Командир роты по связи проинформировал, что в местности, где мы стоим, все мирно, а солдаты готовы к бою. Я приготовил машину к пальбе. Боеприпасов было достаточно. Но если начнут стрелять в нас из крепостей по бокам, а не из домов напротив, то нам конец. Я предупредил Рината: если начнут атаковать со стороны крепости, не раздумывая отходить назад, на большую дорогу. В такой битве каждый воин должен думать о себе. Ринат это хорошо понимал. А что делать? Зато, сбежав с поля боя, останемся в живых. Главное – не попасть под гранату и вместе с машиной не отправиться на тот свет.

Я очень ждал стрельбы. Уж больно хотелось увидеть, как поведет себя вот этот командир. Он ведь не видел настоящего боя и, возможно, растеряется. Кто знает, может, он цепкий и будет геройски воевать, ничего не страшась. Но если он действительно смелый, то тут же завоюет уважение среди солдат, его будут слушаться. Ну а если струсит, то позора ему не миновать: вся рота будет называть его ЧМО. Интересно, чувствует ли Евдокимов, что сейчас стоит перед большим испытанием? А может, он думает, что никто его не видит, не чувствует его состояния, и откуда нам знать, храбрый он или трус. Он еще в неведении, что ждет его впереди. И все равно солдаты роты будут определять его статус по тому, как он сегодня себя поведет. Большинство офицеров в Афгане находят общий язык с подчиненными только после боя. Если они растеряются или проявят страх, то потеряют уважение солдат.

А я хотел испытать Евдокимова именно в этом бою. Сейчас самое время это сделать. И если он действительно отважный, то выйдет сухим из воды, не потеряет авторитет у простых солдат. А если испугается, я его, наверное, возненавижу. Ужас! Неужели к нему надо придираться только за то, что у него на плече звезда? Офицер ведь тоже человек. Нет, на войне бывают только офицеры и простые солдаты, смелые и трусливые. А храбростью называют состояние, когда человек теряется и ошеломленно смотрит смерти в глаза?

Тишина стояла зловещая. Казалось, что деревья, дома напротив постепенно приближались в нашу сторону с угрозой. Ринат сидел молча, не двигаясь, заперев изнутри люк кабины механика. Невозможно было что-либо распознать и по виду Евдокимова, который рядом со мной сидел на месте командира и смотрел в бинокль. Странно, что он еще ни разу не закурил. Значит, нервы в порядке. А если начнется серьезный бой, наверное, потерпит. Напрасно мы вышли с ним. Его каменное лицо раздражало меня. Удивительно, как вся рота следит за каждым движением офицеров. В роте понимали страх солдат, но проклинали испугавшихся командиров.

Евдокимов что-то пробурчал. Продолжая смотреть в бинокль, он дернул меня и был сильно обеспокоен. Я посмотрел в смотровую щель. Напротив нас появилось стадо баранов, которые затем рассыпались вдоль арыка. За ними показался мальчик-пастушонок. На голове у него была цветастая тюбетейка. Иногда он стучал по земле палкой, которую держал в руке, равнодушно оглядываясь по сторонам. Взгляд всего войска был направлен на мальчишку. Стволы орудий, БМП и танков были направлены на него.

Прошла четверть часа. Хотелось встать на колени перед этим мальчиком и взмолиться, чтобы остановили войну.

Пастушонок напомнил мне моего братика. Бедняжка, он был одет в лохмотья. Сейчас, видимо, он вышел, полагаясь на волю случая. Интересно, думал ли в это время мальчик о смерти? Ему, вроде бы, лет семь, не больше. Но, казалось, он выглядел старше всех нас.

Потерявшее бдительность войско, которое поверило, что в этом кишлаке нет душманов, а люди доброжелательны, застал врасплох сильный взрыв в крепости с правой стороны. Затем пошли в ход гранатометы. Все смешалось: свист пуль, пыль, шум, грохот. Душманы с обеих сторон взяли нас на прицел. Наши танки и БМП приступили к делу. Мы палили бесперебойно по крепостям. Автоматы стреляли безостановочно. Снаряды посыпались и на кишлак напротив. Через перископ ствола я посмотрел на место, где стоял мальчик. С земли вместе с пламенем поднялись осколки взорвавшегося снаряда. Кишлак был в клубах пыли.

Душманы атаковали нас без передышки. На нашу машину сыпались железные осколки, земля содрогалась. Я невольно протянул руку к стволу. Машина дернулась, и полетело бесчисленное количество снарядов. Внутрь ворвался запах пороха. Я нацелился и выстрелил в окошко левой крепости, откуда сыпались огни. Немного поутихло. Затем снова появился огонь. И я опять выстрелил. Через некоторое время из того же окошка снова пальнули огнем. Перед нашей машиной произошел сильный взрыв. Это душманы целились в нас. Евдокимов стал торопливо докладывать комбату по связи, что положение очень серьезное и враг нас прижимает со всех сторон. В кабине командира он дрожал от страха, а когда рядом произошел взрыв, резко взглянул на меня и закричал: «Стреляй!» Его глаза вылезли из орбит, он озирался по сторонам. Танки оккупировали крепость. Стены стали рушиться. По связи я приказал Ринату повернуть машину назад и отходить вплоть до большой дороги. Евдокимов съежился. Теперь он забыл и про связь, все время молчал. Меня взбесило его безразличное выражение лица.