Дамир Майкенов - Детакто. Хотеть прикасаться

– Я десять дней это обмозговывал.

– Десять? – удивился Наган.

Андрей размышлял о детакто с того момента, когда узнал, что все документы на эту процедуру подписал Бродяга. Два дня спустя тот навсегда лишился чувствительности и подвижности рук, затем еще через трое суток был выпущен на свободу. Бродяга радовался как ребенок. Он обматерил всех надзирателей и со свойственным ему оптимизмом умчался в большой мир, где мотался пять дней, пока холод, голод, жажда, грязь, экскременты в штанах, вонь, отчаянье, а также осознание своей ненужности и никчемности не заставили его вернуться к тюремным воротам, чтобы просить о помощи…

– Десять дней! – громко воскликнул Наган, вырвав Андрея из мыслей. – И мне даже ни слова не сказал?

– Ты бы отговаривать стал.

– Конечно, стал бы. Я и сейчас тебя отговариваю. Сам посуди. За все время, сколько существует эта процедура… сколько?… семь лет уже вроде… только три человека пошли на нее. Три дурня за семь лет, прикинь! Ты четвертый.

– Четвертый дурень? – улыбнулся Андрей.

– Кто же еще! Первый, ходят слухи, до сих пор с мамкой живет. Он взрослый бугай, а она кормит его с ложки, как ребенка, одевает, жопу подтирает. Походу, еще и болт ему держит, чтобы он мимо толчка не промазал. Ты такой судьбы хочешь для себя и Лены?

У решетчатой двери камеры появился надзиратель. Он громко стукнул дубинкой о железные прутья и гаркнул:

– Лавров!

– Не прошло и полгода, – огрызнулся Андрей.

– Надо отвечать «я».

– Головка ты от стабилизатора, – буркнул Наган. – Якает он тут еще.

Надзиратель усмехнулся и вновь обратился к Андрею:

– Ну что, Лавров, готов на процедуру или заднюю дашь?

Андрей всегда причислял себя к тем людям, кто никогда не дает задний ход. На «слабо» его не взять, считал он.

– Готов, – ответил он надзирателю.

– По пояс раздевайся, и пошли.

– Прохладно ведь. Там раздеться нельзя?

– Кому там твое шмотье нужно?

Андрей взволнованно вздохнул, собрал с одеяла конверты и фотографии, аккуратно сложил их на тумбе, затем начал расстегивать пуговицы рубашки.

Надзиратель терпеливо ожидал, наблюдая за Андреем сквозь прутья решетчатой двери.

Наган решил продолжить:

– А второй дурень, кто на детакто пошел, через три дня кони двинул. Знаешь почему?

– Замерз насмерть, я слышал, – ответил Андрей.

– Верно. Ему при освобождении накинули на плечи какое-то старое пальто, он так и не смог потом его нормально надеть. Чувака нашли на тридцатом километре. Он на дороге валялся, окоченевший весь. А Бродягу ты сам знаешь. Он с утра за забором орет, слышал? Его выпустили… когда?.. даже недели не прошло вроде.

– Пять дней назад, – поправил Андрей.

Он снял рубашку, оголив хорошо сложенный торс. При каждом движении развитых рук шевелились рельефные мышцы. Но на спине, боках и ребрах разноцветно переливались ссадины, синяки и шрамы.

– Но он вернулся, прикинь, – продолжил Наган, оглядывая спину сокамерника. – Это как же нужно отчаяться, чтобы проситься сюда обратно?

– Он сам виноват. Знал ведь, что у него ни дома, ни семьи, ни родных. Поперся на детакто, когда пришли холода. Свободу хотел ощутить, видите ли, простор увидеть, общество посетить, оптимист хренов. Теперь назад приполз, умолять начал. А я не вернусь, отвечаю. Не собираюсь позориться и унижаться.

Андрей бросил рубашку на шконку.

– Может, не надо, Андрюха? – с надеждой спросил Наган. – Может, подумаешь хорошенько?

Надзиратель потерял терпение:

– Давай быстрее, Лавров. Потом добазарите.

Он позвенел ключами и открыл дверь камеры.

Андрей намеревался выйти, но Наган задержал его за руку.

– Откажись, пока не поздно. Богом заклинаю. У тебя еще есть право…

– Спасибо за все, Наган. Но это моя жизнь, мой выбор. Я сам решаю. И в Бога я не верю.

– Да поможет Он тебе, братишка.

Андрей медленно вышел из камеры, поднял руки над головой и повернулся лицом к стене.

Надзиратель с грохотом закрыл решетчатую дверь и запер ее.

Наган приник к прутьям.

– Учти, ты больше никогда не почувствуешь в ладони Ленкину сиську.

Андрей ухмыльнулся:

– Грудь моей жены тебя не касается, Наган.

– Да, и то верно. Тогда учти, ты никогда больше не сможешь ковырять в носу, чесать за ухом, мух смахивать, комаров хлопать.

Надзиратель ощупал штанины Андрея, затем ткнул его дубинкой под ребра.

– Пошли, Лавров. Без лишних движений и рот на замке, понял?

Он повел Андрея по широкому коридору тюремного блока.

Наган крикнул вслед:

– Ты больше никогда не сможешь расстегнуть себе ширинку!

Надзиратель неторопливо вел Андрея мимо ряда камер. Между прутьями решетчатых дверей показались лица других заключенных. Они провожали Андрея сочувствующими взглядами.

Тюремный блок заполнил очередной крик Нагана:

– Ты больше никогда не сможешь поднести ко рту кусок хлеба!

Из одной камеры впереди высунулась кисть заключенного для последнего рукопожатия. Андрей не успел к ней подойти. Надзиратель подскочил и ударил дубинкой по высунутой руке, и та с громким стоном боли исчезла.

– Ах, сука, тварь… – послышалось из камеры, но очередной громкий удар дубинкой по решетке заставил голос умолкнуть.

– Ты больше никогда не сможешь почесать себе яйца! – снова крикнул Наган.

Его голос эхом отразился от стен.

Из некоторых камер послышались громкие смешки.

– Заткнулись все! – рявкнул Наган.

Смешки быстро прекратились.

Надзиратель остановил Андрея у массивной металлической двери, ведущей из тюремного блока. Он постучал по ней дубинкой, затем помахал камере видеонаблюдения.

Послышался громкий гудок и щелчок разблокировки замка.

– Ты больше никогда не сможешь… – вновь крикнул Наган, но не закончил мысль.

Надзиратель открыл тяжелую дверь, пропустил Андрея вперед, затем вышел сам.

Тюремный блок вновь заполнился криком Нагана:

– Стой, Андрюха, откажись!

Но Андрей его уже не слышал.

Надзиратель закрыл металлическую дверь.

Снова прозвучал громкий гудок и щелкнул блокиратор замка.

Коридор тюремного блока опустел.

У здания тюремного лазарета был аккуратно припаркован большой, оборудованный по последнему слову техники фургон без опознавательных надписей. Это и был передвижной медицинский центр для проведения детактоскомии. Со стороны – большой бело-грязный параллелепипед на колесах, но внутри его было стерильно чисто и светло.

Андрей лежал на специальном операционном столе лицом вниз. Его руки были аккуратно расставлены на мягких подставках, а лицо помещено в отверстие круглой, похожей на бублик подушки.

Взволнованный взгляд его бегал по полу.

Тюремный врач стоял у пустой стены, увлеченно листая какую-то документацию. Хирург – пожилой мужик в медицинской маске, белом халате и латексных перчатках – сначала старательно ощупал мышцы и суставы рук Андрея, затем специальным маркером начал аккуратно ставить на определенных местах кожи жирные точки.