Сергей В. Бойко - Плясоха. Одесские хроники

Союзники не успокаивались довольно долго. Они рвались наказать несмышленую глупышку, которая отвергла мою любовь и разбила мне сердце.

– Она назвала его слишком старым для нее! – возмущались одни.

– Да она сама для него стара! – сокрушались другие.

– 27 лет – и ни разу замужем!

– Она просто дура! – кричали третьи.

– Чтоб у нее чирей на лбу выскочил!

– Мы нашлем на нее проказу!

– Нет, мы пошлем ей жениха, которого она себе воображает, – обещали самые коварные, – и она век будет томиться и мучиться в золотой клетке, пока не иссохнет, зачахнет – и не поумнеет!

Союзники шумели довольно долго. Наконец, обратили внимание на меня.

– Как зовут эту мегеру, Серёжа?

– Да, брат, как имя этой душевной уродины? И есть ли у нее фамилия?

Мой твердый отказ выдать имя девушки вызвал у них приступ дикого хохота, – при этом во многих районах Одесской области вышли из строя электросиловые подстанции и начались перебои с водой. Чтобы успокоить союзников, пришлось согласиться на герпес – легкую простуду, что к утру выскочит у нее на верхней губе, на сорванную на ступне мозоль, да на солнечный неприятный ожог. На том вроде бы и порешили, но тут вдруг самый жестокий и грубый союзник выступил вперед:

– А мне по барабану ваше согласие!

Остальные опешили:

– Но мы же союзники…

– А мне по барабану! Месть – не его дело. Вы что, забыли? Он лишен зависти и мести. Вот в чем состоит наш союз. Месть – это наша прерогатива.

– Но у нас соглашение…

– Да задолбала меня ваша музыка! Никакого консенсуса не будет!

И никто ничего не мог с ним поделать…

Когда мы расставались, старший из союзников пообещал следить за своим не в меру диким соратником, чтобы вовремя предотвратить глупости, на которые тот способен. Но вы же знаете, чего нынче стоят обещания союзников!

Теперь, когда я не испытываю к своей обидчице никаких чувств, чувство вины караулит меня, готовое наброситься при первом же удобном случае и крепко покусать. Господи, если бы только это могло ей помочь! Но… Увы! Дела союзников не в моей власти. Ураган собрать или, наоборот, тучи разогнать – это пожалуйста! Но бодаться с союзниками – извините…

Бедная девушка Настя, даже я не представляю, что с тобой может произойти…

А вдруг обойдется? Кто знает…

Не будем гадать! Лучше пожелаем ей удачи. Она ей пригодится. А если Настёна к тому же найдет камень «куриного бога» – естественный камушек с естественной дырочкой, – то шансы выйти из этой передряги с минимальными потерями у нее многократно возрастут.

Будь мужественной, Настасья! Ищи свой камень, девочка. И впредь будь внимательной в желаниях, чувствах, мыслях, словах и поступках. Спасибо тебе за то, что ты напомнила моему безжалостному сердцу про любовь – хотя бы и таким жестоким способом. Благодарю и желаю удачи!

Вот так я плакал еще вчера. А сегодня – сияю спокойствием как солнечный диск на безоблачном небе. И сердце бьется в такт с волной о морской песок. А память утекает в прошлое, которого не жаль.

Всё это просто сантименты…

Жизнь продолжается, господа присяжные заседатели.

Командовать парадом буду я!

(Одесса – Ильичевск – Старое Бугово, июль 2008 г.)

Мишка Вершинин окончательно «забил» на ВГИК и перестал ездить на вступительные экзамены. Несколько предыдущих лет он с легкостью одолевал предварительный конкурс, допускался до экзаменов, приезжал – и не набирал нужных баллов. С регулярной настойчивостью он пытался поступить на наше сценарное отделение сценарно-киноведческого факультета.

Последний раз он поступал в 1989-м году в мастерскую профессора Киры Парамоновой и кинодраматурга Исая Кузнецова, которую пять лет до этого успешно закончила Наталья Бородулина, моя тогдашняя супруга. Мишка снова схлопотал «трояк» по английскому или по истории (или по тому и другому разом) и не прошел по конкурсу. Как мы его только не уговаривали остаться, как не успокаивали, расстроенный Мишка собрал вещички – значит, не судьба! – и укатил к себе в Одессу, где работал на Одесской киностудии ассистентом кинооператора.

А зря!

Профессор Кира Парамонова хотела зачислить Мишку в свою мастерскую, не смотря ни на какие баллы. Она по-настоящему расстроилась, когда узнала, что ее «этот Пушкин», «этот умница», «ай да сукин сын!» – достаточно посмотреть на фотографию Мишки Вершинина: гримировать не надо, вылитый Александр Сергеевич! – мало того, что он провалил общеобразовательные, так он еще и сдался и трусливо сбежал. Оба они были «убиты»: Кира Парамонова в Москве – Мишкиной слабостью и предательством, Мишка Вершинин в Одессе – последним упущенным шансом…

Что-то в нем надломилось в тот раз, и он «забил» на ВГИК окончательно и бесповоротно: всё, хватит народ смешить! Так внушила Мишке его молоденькая, железная как кнопка, ревнивая жена Светка Юдина, вчерашняя школьница.

Лучше бы он на ней не женился! Но Миша не мог не жениться, – ведь она жила в соседнем подъезде и была дочкой замечательного человека – дяди Бори, прекрасного шахматиста, юмориста, выпивохи и офицера советской армии…

На другой год, в 1990-м, Мишка Вершинин прошел курс вождения, сдал на права и решил после окончания очередных съемок купить себе автомобиль. Тем летом он работал вторым оператором на фильме под названием «Выкидыш», зарабатывал приличные деньги по трудовому соглашению, к тому же ему маячила солидная премия после окончания фильма, – так что идея с автомобилем не была пустой фантазией, а имела крепкую финансовую подоплеку.

Оператор-постановщик этой картины Сергей Колбинев тоже выбирал себе авто для покупки и после некоторых колебаний остановился на вишневой «девятке». Тогда Мишка решил застолбить себе скромную «восьмерку». Но не сразу. Поначалу оба они хотели приобрести по невзрачной микролитражке «Ока-КамАЗ» – просто ездить на съемочную площадку, «что бы было на чем».

Я на этом «Выкидыше» работал ассистентом режиссера – коробки с отснятым материалом таскал на проявку в Киев и на печать в Одессу. Да еще за «свежей» кинопленкой ездил на фабрику «Свема» в город Шостку Сумской области – обменивал на камазовские колеса. И все на своем горбу!

Съемки проходили в Набережных Челнах, на Рижском взморье и в Карпатах.

На Рижском взморье меня развеселили нудисты. Мы должны были там снимать массовку – человек триста голых тел. Наш «Икарус» заглох на подъезде к их лежбищу – застрял в песках соснового бора, и эти папуасы помогали нам тащить наши пожитки и аппаратуру. Вечером у дружного костра их активисты разглагольствовали с нами о собственной свободе и нашей закрепощенности. А на другой день отказались выходить на съемку, мотивируя тем, что мы тоже должны раздеться. Вот тебе и «свобода»! Еле отбрехались. Но вернемся к автомобилям кинооператоров…