Светлана Волкова - Подсказок больше нет. Роман

Именно из-за Сергея Сергеича Костик и перешёл в эту школу. Слава о замечательном педагоге-историке гремела на весь город, а вымирающий вид мужчин-учителей был в особом почёте. Обращался к ученикам Сергей Сергеич исключительно на «вы».

– Проходите, молодой человек. Вижу знакомое лицо. Рад, что теперь вы учитесь у нас!

Костик поздоровался, громко назвал своё имя. Сергей Сергеич пригласил его сесть. Парты были сдвинуты к стенам, а стулья расставлены в кружок – так, чтобы участники исторической дискуссии видели друг друга.

Ученики оказались разного возраста – кто старше, кто младше Костика. Но почему-то не было ни одного сверстника, из его класса или из параллельного. Впрочем, «корешиться» он и так ни с кем не собирался. Он – джибоб, а посему самодостаточен.

– Что ж, пожалуй, начнём, – сказал Сергей Сергеич. – Сегодня обсуждаем Первую мировую войну.

Он начал раздавать слушателям карточки, на которых были описаны военные и политические события, мнения историков и сведения о количестве погибших от каждой страны-участницы. Подойдя к Костику, он вдруг улыбнулся.

– У вас, мой друг, седые виски, как у ветерана.

– Это пыль, – смутился Костик и провёл рукой по волосам. – Наводил порядок в кладовке-архиве.

– Хм, похвально. То, что мы с вами пытаемся делать на нашем факультативе – тоже своего рода генеральная уборка. Пусть в микроскопическом пространстве, ограниченном стенами класса, а не в масштабах страны, но дело это очень нужное. Не вычищаешь свои «Авгиевы конюшни», не даёшь притока свежего воздуха, обновления, и ошибки истории повторяются. Невозможно объективно оценить сегодняшние события, не наведя порядок в недавней истории родной страны, пусть только и в своей голове. Но если это сделает каждый…

Сергей Сергеич замолчал, посмотрел на обвязанную банданой руку Костика.

– Вы, никак, ранены?

Ребята с интересом повернули головы.

– Я не ранен, Сергей Сергеич. Это бандана. Обыкновенная бандана. Я ношу её, потому что мне так хочется.

Костик почувствовал, как внутри натянулась струна. Джибоб ничего не должен объяснять. Потому что «должен» – не его слово.

Сергей Сергеич поднял брови и чуть заметно кивнул.

– Ваша позиция уважаема.

И, больше не заостряя на Костике внимания, продолжил беседу. Незнакомые ребята сперва косились на него, но вскоре все уже были поглощены дискуссией на тему убийства эрцгерцога Франца Фердинанда, конца четырёх империй и политической позиции России в 1914 году. Ученики – кто робко, кто смело, – пускались в рассуждения. Сергей Сергеич призывал остальных поддержать или оспорить чужую точку зрения, но свои мысли в процессе обсуждения практически не высказывал, чтобы не сбивать ребят.

Костик следил за поворотами беседы, даже пару раз что-то сказал, и учитель поблагодарил его за высказанное мнение, не оспаривая его правильности. Временами историк хмурился, но никого не прерывал. Мальчишка лет тринадцати смело выразился, что, мол, не надо было России вступать в войну. Договорить не успел, ребята постарше заёрзали на стульях, начали перебивать, кто-то постучал по лбу кулаком. Сергей Сергеич одним дирижёрским движением прекратил спор, словно поймал в ладонь все возмущённые реплики сразу.

– Но он же чушь несёт! – не выдержала девочка, сидящая рядом с Костиком.

– Друзья мои, вспомним Вольтера, – спокойно ответил историк. – Он говорил: «Я ненавижу ваше мнение, но я готов отдать жизнь за ваше право его высказать». Будем же терпимы друг к другу. У вас своё мнение, и оно уважаемо, у молодого человека – своё. И оно не менее уважаемо.

«Так он сам и есть натуральный джибоб», – подумал про Сергея Сергеича Костик. – «Только более совершенный».

* * *

Он продолжал размышлять о факультативе дома, с досадой понимая, что ему ещё очень далеко до высшего пилотажа джибобства. Из окон его комнаты был виден светофор, стоящий на длинной ноге у перекрёстка с полосатой зеброй. Он оказался первым живым – ну, или относительно живым – существом, которое Костик заметил, когда поздним вечером грузчики, наконец, подняли на этаж последний короб, и усталые Рымники повалились прямо на не распакованные вещи: переезд был завершён. Костик любил свою прежнюю комнату, оставленную в другом районе, в которую теперь вселились девочки-близняшки вместе с котом и попугаем. Там из окна были видны музыкальная школа и детская поликлиника, и маленький Костик обожал сидеть на подоконнике, разглядывать лица родителей с отпрысками и гадать, кто из них куда направляется – навстречу с Моцартом и Бахом или к участковому врачу. И почти всегда ошибался. Всё, что можно было разглядеть из окна новой комнаты, показалось тогда чужим и враждебным, и Костик с каким-то до слёз радостным волнением обнаружил в светофоре на углу «родную душу».

У того было три «рабочих» глаза и нижняя секция для стрелки на поворот, за ненадобностью замотанная чёрным полиэтиленом. Светофор напоминал Костику его самого лет в пять-шесть, когда он для коррекции зрения ходил с заклеенным белым лейкопластырем правым глазом. Вот такое счастливое одноглазое детство, как он сам часто шутил. Это сходство сделало светофор «своим», близким, и Костик полюбил так же, как и на старой квартире, сидеть по вечерам на подоконнике и вместо лиц людей вглядываться в трёхцветные глаза нового, всё понимающего приятеля.

Вот и сейчас, размышляя о том, что произошло с ним за последние семь дней в незнакомой школе, о созданном им самим настоящем космосе, об историке и великих принципах джибобства, Костик время от времени выглядывал в окно: не подмигнёт ли ему зелёным глазом светофор. Тот не спешил с ответом – вот тебе, получи жёлтый мигающий, хватит гадать на мне, думай своей башкой, джибоб!

Мог ли Костик неделю назад предположить, чем будет занята его голова, и как кардинально поменяются в ней мысли – что там сноуборд или ролики! Вглядываясь в пульсирующий жёлтый, Костик вспомнил слова деда:

«Ты сразу поймёшь, когда детство закончится. Наступит момент – самый важный в твоей жизни – момент взросления. Ты его не пропустишь.»

И какой же он, этот момент взросления? Может быть он наступил сейчас, в эту самую секунду, когда уложились по полочкам в голове слова Сергея Сергеича, точно архивные журналы в школьной кладовке, и расчистилось место для новых мыслей – кто знает, может, и великих?

В комнату вошёл брат, и Костик в который раз отметил его потрясающее портретное сходство с дедом. Антон такой же высокий, с вьющимися каштановыми волосами и ореховыми смешливыми глазами. Как будто кто-то взял и раскрасил в фотошопе чёрно-белую фотографию молодого деда. И по именам они тёзки: дед – Антон Андреевич, а брат – Антон Валентинович.