Люба Гурова - Дочки-матери, или Во что играют большие девочки

при Хрущеве
при мамонтах так сказать
книжки не продавались
они по-партийному распределялись, по-свойски
и единственным выходом было
по-польски читать
так некоторые и поступали
например
как позже выяснилось
польскому выучился Бродский

наши братья-поляки тоже жили
в соцлагере
но в самом веселом бараке
у них был театр и кино
и они переводили всё
и для нас светились Беккет и Джойс
по-польски
в полнейшем соцмраке
и для нас тоже вертелось
обозрения высокое колесо

сами-то верхи Лубянки
а также низы-топтуны
это дело прошляпили
так как по-польски не разумели
они за нами таскались в шляпах
в порядке ведения литературной войны
и они нас с этим польским
прямо сказать
прозвиздели

итак польская пресса
добрый десяток лет
свободно поступала
журналы завозились в киоски
я сбегала на филфак
и у полонистов списала
как читаются
звуки це-зет и эс-зет
и это знаменитое щч
по-польски

и на этой абракадабре
я по-польски прочла
продираясь сквозь эр-зет и носовые звуки
сценарий Бергмана
«Осенняя соната»
про такие дела
что мать и дочь
причиняют друг дружке
вежливые и осторожные
муки

я сочла что это неправда
такая далековатость и холодность
как было у Бергмана
такие дочь и мать
я тогда была просто дочь
у меня протекала бурная молодость
а у моей мамы поздняя зрелость
и что Бергман в этом
вообще мог понимать

потом я оставаясь дочерью
стала мамой
(которая мыла раму)
с точки зрения моей матери
я это делала спустя рукава
куда там было бергмановской «Осенней сонате»
моя мама
старалась это дело поправить
толкуя при детях
насколько ее дочь-мать не права

я думала об «Осенней сонате»
об этих просторах дождях и лужах
о холодных красавицах Ульман и Бергман
об этой проблеме дочь и мать
мы тоже были с мамой
девушки никого не хуже
но все было как говорится на нервах
и прохладными
нас было не назвать

затем меня пригласили в Швецию
писать пьесы
для бергмановского театра
стокгольмского
совпадение если можно это так назвать
театр дал мне квартиру
машинку
переводчицу как у Тарковского
Лейлу Александер
и я начала работать
и я решила правду сказать

я пьеску написала
в честь «Осенней сонаты»
в честь проблемы проблем
в пику Бергману на самом деле
у меня выросла двойная женщина
создание странноватое
двухголовый урод Бифем
мать и дочь
оказавшиеся в одном теле

там была фантастика даже не выговорить
но и тут был Бергман
был его театр Стокгольм и я
жизнь играла со мной
в какие-то странные игры
где-то там в Москве
жила моя бедная советская семья
а на соседней улице
обреталась богиня Астрид Линдгрен

я написала
три пьески за десять дней
они не были поставлены
ВААП наша театральная Лубянка
пронюхала и встряла
мы не имели права
ставиться абы где
но и на родине
мы ни на что не имели права

много лет спустя
один из моих детей
вспомнил про пьесу «Бифем»
они у меня со стола читали
и он велел мне
этот текст ему дать прочесть
он хотел режиссера найти
короче
ко мне даже курьера
за пьесой прислали

перед этим
я работала сутки
наяву и во сне
я давно не пахала так
чтобы с утра до рассвета
моя мама уже умерла
но не во мне, не во мне
и я гимн сочиняла
о любви материнской
что не знает ответа

в честь любви простодушной
отчаянной и слепой
в честь руки протянутой
губ протянутых
старых увядших
я не плакала
но мама была со мной
я сама была уже мамой
из того же племени падших

спасибо ребенку Феде
он тогда режиссера мне не нашел
спасибо за текст
я его теперь театру оставлю
ребенок сам поставил «Бифем»
все дороги прошел
он сказал мне в детстве
никто тебя не знает как ставить
я поставлю