Валерий Касаткин - Избранное. Том 2. Повести, детективы

– Для этого лучше подойдёт одинокая женщина.

– Соображаешь, – похвалил юношу Голубев.

В это время в одном из дворов неказистого домика, расположенного у ручья, появилась пожилая женщина. Егор вопросительно посмотрел на Голубева. Кузьма Трофимович покачал головой.

– Не сейчас. Будем ждать темноты.

Парень растянулся на земле во весь рост и прищурил один глаз.

– До темноты ещё час, а поэтому предлагаю, дядя Кузьма, выкурить по папироске.

– Ну ты, парень, даёшь, – усмехнулся Голубев, – откуда у меня могут быть папиросы?

– Ты извини, Кузьма Трофимович, но я краем глаза видел в твоём мешке «Беломорканал».

– Ишь какой глазастый, но эти папиросы предназначены для особых случаев, например, одним из них может быть успешное выполнение нашего боевого задания. А пока обойдёмся табачком, – Голубев достал из кармана ватника кисет с бумагой и спичками, – на, крути.

Егор ловко сделал самокрутку и закурил. При первой же затяжке парень сильно закашлялся.

– Крепкая у тебя, однако, махорка, аж горло зашлось, и в голове закружилось.

– Я на твоём месте вообще бы не курил.

– Поздно мне такие вещи говорить. Эта зараза у меня уже засела в каждой клеточке и требует постоянной добавки.

– Ладно, кури, я тоже не могу без курева, – Кузьма Трофимович сделал «козью ножку», прикурил её от самокрутки парня и с удовольствием затянул в себя возбуждающий дым.

Егор, сделав подряд две затяжки, сказал:

– Кузьма Трофимович, я слышал у тебя где-то в этих местах в деревне живёт жена с пятью детьми. А не страшно было оставлять их одних? Сейчас им очень трудно без тебя.

Бывалый партизан строго посмотрел на молодого бойца.

– Ты мне больше такие вопросы не задавай. Защита Родины от врага – святое дело. Оно превыше всего.

– Прости, дядя Кузьма, если обидел.

– На молодо-зелено не обижаюсь. А дом мой с семьёй действительно находится недалеко отсюда. Будет время, мы на час-другой заглянем ко мне.

Парень сделал глубокую затяжку и выпустил дым через рот и нос.

– Кузьма Трофимович, пока есть время, расскажи о себе.

– Ладно, слушай. Прежде всего хочу спустить тебя с твоей молодой колокольни на землю и сообщить, что я не такой уж и старый. Но пятьдесят лет скоро исполнится. Родом я из крепких крестьян. До войны одно время работал председателем сельского Совета. Не скрою, было трудно. Приходилось решать сложные вопросы, связанные с людскими судьбами, которые часто зависели от доносчиков и клеветников. Сейчас я понимаю, что предатели и полицаи вышли именно из их среды. В 1938 году я сам попал под следствие по ложному доносу о якобы моей антисоветской деятельности. Я уже думал, конец мне пришёл. Как оказалось, и тогда разбирались по справедливости. Меня через некоторое время отпустили. Правда, на прежнюю должность не вернули, но зато назначили директором речной мельницы. В партизаны ушёл добровольно по зову сердца и с согласия жены. Иначе и не могло быть. И сейчас горю желанием отомстить фашистам и полицаям за страдания моей семьи, за то, что гады топчут родную землю. Как мне стало известно, моих жену и детей, как семью партизана, выгнали из дома в землянку, отобрали и участок земли. Кроме этого, полицаи угнали и корову, – Голубев потушил окурок о сапог, – вот такие дела, парень. Нам уже пора, деревня уснула.

Партизаны, соблюдая осторожность, подошли к намеченному дому. Егор Кузьмич тихо постучал в окно. Вскоре колыхнулась занавеска, а потом скрипнула и входная дверь. Бойцы молча вошли внутрь неказистого строения. Пожилая женщина зажгла свечку и поставила её на пол возле печи.

– Вижу, вы партизаны. Располагайтесь ближе к свету. Я Фёкла.

– Правильно видишь, – Голубев присел на корточки в колеблющее светлое пятно, – нам кроме воды и информации ничего больше не нужно. Как вы тут живёте?

– Скоро из-за этих супостатов и воды не будет. Вчера приезжали на двух конях с телегами фриц и трое полицаев, забрали у людей всё, что нашли. Изверги, – женщина погрозила кулаком в темноту.

Голубев достал из мешка кусок хлеба.

– Возьми, Фёкла, скоро мы этих гадов выметем из страны. Я так понимаю, сейчас в деревне немцев нет?

– Были, но уехали. Они теперь все скучковались в посёлке. Там у них и управа. А в деревне всем управляет полицай Смирнов. Он хуже фашиста. Каждый день рыскает по домам и ищет продукты питания, часто участвует в расправах над людьми. Давеча нашёл у одних стариков припрятанное на чёрный день ведро с зерном. Так этот зверюга вызвал немцев и на глазах у тех чуть до смерти не забил плетью деда и бабку. А с месяц назад в деревне, что в трёх километрах от нашей, у партизанской семьи, у женщины с пятью детьми, забрал корову, избил эту женщину, требуя выдать местонахождение мужа-партизана, грозил сжечь её дом. Этот супостат часто в ту деревню ездит поиздеваться над партизанскими жёнами и здесь он тоже лютует, – с ненавистью проговорила Фекла.

Голубев тяжело вздохнул.

– Та женщина – моя жена Прасковья. Я Кузьма Трофимович. Сейчас в моей деревне есть немцы?

– Батюшки! – взмахнула Фекла руками. – А я тебя знаю. Ты же до войны нашим председателем сельского Совета был и много доброго сделал для людей. А немцев сейчас в твоей деревне пока нет.

– Я тоже тебя знаю, Фекла. У тебя два сына было, а муж перед войной умер.

– Сыновья ушли на фронт, Кузьма Трофимович. Я до сих пор не знаю, живы они или нет.

– У вас в деревне есть староста? – спросил партизан.

– Староста у нас свой мужик. Мы всем миром попросили его им быть, иначе поставили бы Смирнова.

Егор посмотрел на Голубева.

– Разреши, Кузьма Трофимович, задать вопрос женщине?

Голубев кивнул головой,

– Тётя Фёкла, а сколько всего полицаев орудует в ваших местах, где у них база и, вообще, кто они, эти негодяи, какой у них возраст? Как ведёт себя молодёжь при немцах?

Женщина махнула рукой в сторону двери.

– Полицаи живут в деревне за речкой. Там их основное сборище. Их всего шесть человек, включая ирода Смирнова из нашей деревни. Ещё один ирод тоже местный, его дом в деревне внизу по речке. Остальные четверо из отдалённых мест. Одного молоденького полицая с седой прядью в чубе я запомнила особенно хорошо. Он хоть и молод, но по зверству, наверное, не уступает Смирнову. С неделю назад я была в той деревне у подруги и через окно видела, как этот молокосос вытащил за волосы из соседнего дома малолетнюю девчушку и, тыкая ей в живот винтовкой, уволок на сеновал. Мы не выдержали и вместе с родителями несчастной побежали следом и еле отбили её у изверга, который потом пьяный уснул на сене. Девочка и её родители тогда чуть рассудок не потеряли, – женщина резко замолчала, а потом, вспомнив последний вопрос Егора, продолжила, – наша молодёжь старается избегать встреч с немцами и их прихвостнями. А девушки, если и выходят из дома, то одеваются во всё старое, грязное, чтобы не приглянуться фрицам. Если встретятся гады, то не смотрят им в глаза. Но всё равно изнасилования бывают. Как раз в твоей деревне, Кузьма Трофимович, такой случай произошёл. Недавно там женщины собрались в одной хате на посиделки. В разгар их в дом ввалился пьяный фриц с автоматом. Осмотрев всех, он выбрал себе жертву и увёл её на окраину деревни и там до утра над ней издевался. После та женщина перестала выходить из дома. Фашисты и полицаи у нас считаются пострашнее чумы, и к этой заразе наши люди боятся прикоснуться.