Иван Шмелев - История села Мотовилово. Тетрадь 9 (1926 г.)

Огребаясь руками, Минька вплавь добрался до берега, рукой уцепившись за торчащий корень затонувшей в воде коряги. В прибрежных кустах тревожно тювикнула вспугнутая птичка, она, вспорхнув, улетела и скрылась в густом вербнике, откуда слышалось со щёлкиванием пение соловья. В этот необычный по трудности заброд в бредень попало немало рыбы, кошель пополнился ещё трепескавшимися щурятами, плотвой, окуньками и ершами. А в глубине омута, там, в вблизи берега, где вода просвечена лучами солнца, кишмя кишит плотва – мельгуза беззаботно мельтешится в воде, блестя серебряной чешуёй.

После заброда в большой заводе ребята выволокли бредень на берег с травянистой тиной и не меньше десятка вьюнов. Из заводи пробрели по стремнине русла. Из травянистой береговой отмели вспугнутая дремавшая на солнечном пригреве щука шарахнулась вглубь, она, видимо, с испугу метнулась наутёк, а попала в бредень. Чудно было, как она с разлёту стукнулась в полотно бредня.

– Наверное, бредень прорвала! – встревоженно проговорил Павел. – Сергуньк! Что устробучил глаза-то? беги с боталом-то наперерез ей, а Мишка с саком её подстережёт!

Всполошённый Сергунька с боталом в руках по мелководью ринулся щуке вдогонку.

– А ты прытче беги. Что плюхаешь, как корова! – обрушился на брата Павел.

Сергунька ещё пуще заспешил, по-саженьи запрыгал по воде своими длинными голыми ногами. От его в разные стороны разлетались брызги, в которых радужно отсвечивались разнообразные краски.

Заприметив место, куда метнулась щука, опередив Сергуньку, по берегу бросился в бег Панька. Намереваясь настигнуть и преградить путь отступления щуки в омут, он прямо в одежде бултыхнулся в воду. Но щука, видимо, проскользнув по воде, поросшей осокой, всё же успела увильнуть вглубь реки, её больше обнаружить не удалось. Щучья хитрость, видимо, спасла её от бредня. Меж тем, Павел с Минькой выволокли бредень на песчаную отмель. Павел, нащупав и обнаружив прорванное место бредня, с удивлением воскликнул:

– Миньк, глянь-ка, вот она где саданул!

– Эх, вот ещё какую дырищу просадила! – сожалея отозвался Минька.

– Эт, чай, ни одна и та же?

– Конечно, не одна, их тут, наверное, целая уйма гуляет. Видишь, вода-то в осочке-то так и бурлит, так и бурлит от разгулявшейся рыбы.

– Вот беда! Бредень-то у нас оказался трухлявым, худым бреднем, пожалуй, больше ничего не поймаешь!

– Поймаешь. Вот у меня в кармане нитки есть, сейчас дыры залатаем – и снова в воду!

В это время Санька в бредне обнаружил ленивого налима, взял его в руки, а он выскользнул – и в воду. Вообще-то лов был удачным, они наловили с полпуда разнорыбья. Умаявшись, ребята устало разлеглись на пригретой солнцем траве отдыхать.

Люди во многом стали рассудительней и благоразумней, в отличие как раньше при царе: не стали деньги копить и беречь их на «чёрный день». Наученные горьким опытом, когда в революцию деньги, заложенные в банк, «лопнули», вечную землю и лес просто-напросто отобрали. Теперь же при новой жизни на деньги стали покупать товары, приобретать для своего хозяйства инвентарь, сбрую, одежду, обувь, улучшили своё питание, стали заново строиться, в общем, стали полнее удовлетворять свои бытовые запросы, стали грамотнее, стали поднимать свой культурный уровень. Деньжонки же у некоторых появились в достаточном количестве, особенно у тех, у которых токарня работала бесперебойно и в ней трудилось три или четыре человека. Некоторых не покидала мысль, что старинные деньги, лежащие в сундуках в качестве ценных бумаг должны «пойти» в ход. Даже Василия Ефимовича Савельева радовала эта мысль. Вынув из сундука красивые, художественно оформленные зелёные сотенные «Катеньки» с двуглавым орлом, невзрачные «керенки» и советские дореформенные бесценные «миллионки» – уже с серпом и молотом, деньги первых годов нового режима, он, любуясь, приговаривал:

– Какие всё же красивые эти самые «Катеньки»! Неужели они не пойдут? – делился он мнением с Любовью Михайловной. – Не может быть, чтобы такие красивые деньги «не пошли», а особенно вот эти – они ведь с серпом и молотком и вовсе должны снова пойти, ведь их выпустила Советская власть. Как ты всё же думаешь, пойдут, ан нет? – допытывался он у жены.

– Да вроде как, по-моему, они должны пойти, – участливо успокаивала советом она его и предлагала: – А ты спрячь их опять в сундук и пусть лежат до поры, до времени.

И он с деловитой бережливостью клал старинные «неходячие» деньги снова в сундук рядом с новыми «ходячими» – червонцами, которых у него уже скопилось немало.

– Вон, слышь, Лабин-то «триер» купил, сортировку, которая, бают, больно хороша для хозяйства: любой хлеб в зерне очищает от всяких негодных примесей, от лебеды, куколя и головки.

– А нам бы хотя веялкой обзавестись, тоже ведь неплохо. Лопатой не вей и по людям не ходи, веялки не добивайся, – внесла предложение от себя Любовь Михайловна.

– Ну что ж, возьмём и купим! – согласился Василий Ефимович. – Завтра же с Ванькой в город за веялкой и поедем. Кстати, завтра пятница, как раз азартный день.

За последние три года Савельев стал заметно разживаться, как говорится, «стал жить-поживать, добра наживать»! Его хозяйство стало из году в год крепнуть и развиваться. В своё время он начал с перестройки и расширения своих построек.

Перво-наперво, перебрал у дома верх, сменил охлупные брёвна, покрыл дом новым тёсом. Построил новый широченный и высоченный, не имеющий себе равного во всем селе, по высоте своей уступающий только колокольне, двор, расширил мазанку, подрубил амбар, перестроил сарай, перебрал баню. Справил новую сбрую, купил добротную крашенную телегу на железном ходу, обновил инвентарь, а теперь решил купить веялку. Обеспечив семью хорошим питанием и добротной одеждой и обувью, у него «зашевелились» в кармане и свободные деньги, которые он решил не скапливать на «чёрный день», а пускать их в дело, посредством их приобретая в хозяйстве нововведения, которыми он дивил некоторых односельчан. Через здравый ум, трудолюбие, заботливость и рационализацию в своём хозяйстве он вошёл в первый ранг людей села.

Решив завтра же поехать в Арзамас для покупки веялки, он предупредил сына:

– Ваньк, завтра спозаранку мы с тобой в город поедем, так что с вечера ложись спать в телегу, я там вики тебе под бока положил.

Не успело стемнеть, а обрадованный известием, Ванька уже улёгся на мякоти свеженакошенной вики, оделся чапаном и вскоре заснул. Среди ночи его не раз будил горланисто певший петух, тягостный коровий дых, шлёпающиеся её же лепёшки и комариный над ухом писк, долго не давали ему снова забыться и заснуть.