Мария Ким - Мой телефон 03

В бригаду к Ренату я попала по тому же принципу, по которому в целом происходили все события в его жизни – из-за разгильдяйства и административного недосмотра. Текучка кадров на линии – дело обычное. Старший фельдшер с диспетчерами проявляли чудеса логики, составляя бригадник, и порой линия работала неполными бригадами, так называемыми неотложками. Часть фельдшеров в одиночку работать любила, а Ренат предпочитал компанию, желательно женскую. Вчера он как раз наотрез отказался выходить неотложкой, и меня вывели на линию к нему в пару.

Ренат заглянул на кухню, приподнял седые извилистые брови и поздоровался:

– Миронова. Я с тобой еще не работал? Или… Помню.

С Ренатом одну смену я уже работала, но в тот раз на крайнем вызове клиенты вручили нам бутылку хорошего коньяка. Коньяк Ренат, как мужчина и старший по званию, приватизировал и, видимо, после смены его в одиночку распил, а затем скатился в недельный запой, потому что на следующей смене он благополучно не появился, а сейчас вот и меня вспоминает со скрипом.

– Седьмая машина, Юнусов, Миронова, на вызов! Срочный!

У седьмой машины совсем не греет печка, ручка на носилках сломана и водитель Андрюха, специфичный товарищ среднего возраста, со странностями. У него хронически удивленные серые глаза, вытянутый подбородок, а ноги длинные и на водительском месте не помещаются, поэтому водит Андрюха быстро, а бригаду с вызова ожидает, разминаясь на улице. Андрей состоит в коммунистической партии, придерживается конспирологических взглядов по отношению к текущему правительству и разговаривает плакатными лозунгами.

Я забираюсь на высокое сиденье кабины, фельдшер тактично поддерживает меня под локоть.

– Здравия желаю, товарищ дядь-Ренат! – козыряет Андрюха и кривит уголок рта, обнажая сколотый зуб. – Готов к труду и обороне?

– Докурю и буду, – голос у Рената певучий, низкий, прокуренный.

– Затягивайся в машине, я форточку открою! – широким жестом приглашает Андрюха и подтягивает колени к животу. – У нас вагон для курящих!

– Андрей, ты что, не видишь, с нами женщина! – Ренат возмущенно тычет в мою сторону незажженной сигаретой.

– Вижу, – Андрюха выкатывает на меня глаза, – женщина – это хорошо. Женщина в колхозах – большая сила!

– Совсем тебе твои коммунисты мозги промыли, – трясет сединой Ренат, – не место женщине на скорой!

– А чего ты с одними бабами катаешься? – прищуривается Андрюха.

Ренат не находит что сказать, докуривает и лезет в машину.

– Я себе паспорт вот сделал, правильный, смотри, красиво! – Андрюха близко подносит к моему лицу красную корочку с золотистым серпом и молотом, видно, что на домашнем принтере печатал. – Андрей Игоревич, гражданин СССР!

– А российский паспорт куда дел? – спрашиваю.

– Сжег, – отвечает решительно и гордо.

– Ну и дурак, – Ренат выкидывает окурок в окно, – штраф будешь платить. По вызову… – фельдшер диктует адрес из карточки. – Место знакомо?

Услышав адрес, шофер стал серьезен и погрустнел.

– Инкубатор все знают. Ну что, за работу, товарищи! – Андрюха снова подтягивает колени и заводит мотор.

Детский дом инвалидов, говоря попросту – Инкубатор, расположился недалеко от подстанции. Наши фельдшера в нем – частые гости. Казенная трехэтажка за двухметровым забором, одинокий охранник в будке. Мы приезжаем сюда, как правило, ночью. У детей-отказников, проживающих в Инкубаторе, врожденные пороки развития, они больны неизлечимо, хронически. Почти каждую ночь тут происходит какая-нибудь неприятность, то мочеприемник выпадет, то помрет кто-нибудь. Когда выпадает трубка, персонал Инкубатора нервничает, а смерти встречает со вздохом и, кажется, облегчением.

Ночной детский дом от дневного отличается. Встречает медсестра, провожает по коридору. Коридор освещен белыми светодиодными лампами. Двери, ведущие в помещения по бокам коридора, открыты. Надписи « Столовая», « Игровая», « Методический кабинет». Прямоугольник света, проникающего из коридора за дверь игровой, падает на косолапую игрушечную мебель с облупившейся краской; пирамидки, кубики из наборов детского развития рядами выстроились на полках. Некрасиво, неправильно. Игрушки должны быть разбросаны. Коридор все никак не кончается, я разглядываю медсестру. Немолодая женщина с обрезанными волосами в коротком медицинском халате. Халат расстегнут, под ним меховая жилетка и воротник пижамы, глаза заспанные. Я пытаюсь понять, чем дышит и думает она на своей невыносимой работе, заглядываю в глаза отражению в пластике коридорных дверей. И ничего не вижу. Взгляд холодный, движения вышколенные, образцовый работник по уходу, и только. В конце коридора детская, горит свет. Пришли.

Ряды деревянных кроватей с решетчатыми перегородками, из-под каждого одеяла слепые с яркого света глаза. Одни смотрят уверенно и с любопытством, другие – разочарованно, у кого-то косят в стороны, кто-то улыбается глупо и бессмысленно. Руки – плети, ноги – палочки, под одеяльцами почти ничего нет. В углу сбились в сонную кучу инвалидные коляски, тонкая нога высовывается из-под одеяла и пытается дотянуться до меня большим пальцем. Я отодвигаюсь.

– Кровотечение открылось где-то полчаса назад. Это вы быстро приехали, – сухо, по-деловому докладывает дежурная медсестра. – Рвота алой кровью, наверное, из пищевода. Она на зондовом питании. Да вот посмотрите!

В медпункте на кровати – восьмикилограммовое длинное тельце, ни одной мышцы, по обтянутым кожей костям можно подробно изучать анатомию.

– Сколько лет?

– Десять.

– И такой вес?

– Множественные врожденные патологии, задержка развития, эпилепсия… – Медсестра по ходу разговора собирает вещи, документы, лекарства и выписки. – Кровит третий раз уже. Лекарства я вот выписала, питание положила. Про зонд сказать не забудьте.

Нянечка, сдобная, кажется, добросердечная женщина, впрочем, тоже спрятавшая свой характер в футляр профессионального безразличия, заворачивает полупрозрачное тельце в одеяло и идет к машине, я бегу вперед – держать двери, следом медсестра несет вещи, замыкает строй Ренат с аптечкой.

Хирурги в приемном покое работают быстро и тоже без лишних эмоций, мы отдаем сопроводительный талон и выходим на улицу.

Ренат достает сигарету:

– Пойдем к машине, что ли, я буду нервно курить, а ты – грустно смотреть на звезды.

Я не хочу смотреть на звезды и дышать свежим воздухом не хочу, мне внезапно надоел этот воздух, которого везде много, и за жизнь им не надышишься.

– Анекдот рассказать? – серьезно спрашивает Ренат.

– Давай.

И Ренат рассказывает о том, как судьба занесла его поработать медбратом в психиатрической лечебнице.