Александр Миронов - Республика Татарково – 1. В тихом омуте

Пока Егорий дослуживал, подошёл срок службы Шилина. За время службы первого и второго хлебороба, колхоз захирел, народ разъехался, уехал и Егор. Павел тоже в деревню не вернулся. Оба осели в прилегающих в «перспективных» хозяйствах. Встречались, но очень редко. А встретившись, всегда были друг другу рады. Делились и радостными и горестными событиями, подбадривали друг друга, советовались. И Павел Павлович всегда высоко ценил мнения своего старшего товарища, коллеги. И теперь был рад поделиться своим новым житьём-бытьём на пенсии и тем, что привело его в райцентр.

– Ты представляешь, – рассказывал Павел Павлович, – год слишним мурыжили с пенсией. Федьку Борисова отпустили, а меня – нет, и всё тут, ёлки-моталки. Как прокажённый. Так год и украли.

Егор кивал поседевшей головой, сочувствовал и приговаривал:

– Этак-этак… Бюрократическая машина – это брат, тяжелее танка будет. Её гранатой не возьмёшь. Да и не всякий под неё пойдёт. Тут с умом надо.

– Вот-вот… Я и взялся за них. Такую им гранатку наладил.

– Не знаю, Паша, поможет ли, но действовать как-то надо.

– Вот-вот, ёлки-моталки, – горячился Шилин. – Нет на них никакого сладу, совсем распоясались. Что хотят, то и воротят. Но… не на того напоролись. Я им покажу!

Егорий с пониманием отнёсся к его затее. Но и предупредил.

– Будь осторожен. Не подгребла бы эта бюрократия тебя под гусеницы? Хитрющая эта вражина, ох хитра…

– Ничо, и мы не лыком шиты!

Время ещё было достаточно, и до приёма в райсобесе Павел Павлович успел немало с кем повидаться и где побывать. Едва ли не весь городок обежать. И с кем он делился своим отважным поступком, подбадривали:

– Правильно! Пусть знают наших!.. Не перевелись на земле Русской ещё такие люди, что способны всяким там бюрократам по мозгам проехать. Правильно, Паша.

18

К назначенному часу, ещё за полчаса до окончания обеда, Шилин сидел в райсобесе на деревянном диване с откидными сидениями. Был он наполнен важностью и значимостью пребывания здесь и смотрел на сотрудников с уважением.

Это были в основном женщины, и Павел Павлович провожал их тёплыми взглядами, как коллег, сотоварищей по духу и делу. Он вообще любил хозяйственных женщин, а тут такие… да ещё умницы.

Они выходили из кабинетов: кто по своим надобностям в туалет – и он (мысленно) желал им облегченьица; кто-то со сковородками, с подносами, на которых стояла посуда, бывшая в употреблении – и он желал им приятного аппетита.

В большом и прохладном коридоре стоял домашний дух, со знакомым приятным запахом, который содержал в себе ароматы жареной картошки, лучка, душистого хлеба и мягкие ароматы духов.

Домашний компот! – смеялся он про себя. У него, когда дочери жили с ними, каждый день в квартире стоял такой запах.

Ему не тяжко было сидеть остаток обеденного перерыва в прохладном коридоре. Правда, немного подсасывало у самого в желудке, неплохо бы перекусить, и было волнительно. И волнение это он понимал отчего, поэтому с душой наполненной благородного порыва, ласково поглядывал на людей, перемещающихся по коридору.

Стали подходить посетители, и Павел Павлович на всякий случай сказался первым. Хотя и предполагал, что его вызовут без всякой очереди. С важными вопросами людей не задерживают в коридорах. А раз его вызвали, чуть ли не повесткой, а про себя он это письмо так и представлял, то ему тут засидеться не дадут. Но на всякий случай «застолбился». Скорее, подсознательно, поскольку у нас без очередей нигде не обходится.

Очередь, действительно, не понадобилась. Его первым выкликнула какая-то пигалица, девочка. Едва приоткрыв двустворчатую дверь, спросила тонким голоском, как чирикнула:

– Шилин здесь?

Павел Павлович подскочил.

– Я тут!

– Зайдите.

Кабинет оказался большим, столы в нём были по всему периметру – штук шесть, и в центре – свободная площадка. Лобное место. На него и выкатился Павел Павлович, переминая в руке белую хлопчатобумажную кепочку, стянутую с головы.

Не зная к кому обратиться, девочка села сразу же за дверью, он растерянно обвёл глазами столы. Сидевшие за ними женщины были погружены в работу, шелестели бумажками и, казалось, не замечали посетителя.

– Я, это, Шилин… Вот, это, повестка… – Павел Павлович показал листочек, слегка приподняв его и поводя им из стороны в сторону.

– Мы так и поняли, – сказала женщина, сидевшая слева, и голос её примагнитил посетителя к месту. Отчего-то он показался уж больно строгим. – Давайте документы.

Павел Павлович выдернул из кармана пиджака паспорт и трудовую книжку, подал женщине. Лицо женщины было с тонкими чертами, стрижка «карэ», как у его старшей дочери. Пальчики длинные с покрашенными малиновой краской нокоточками. Привлекательная бабёнка, отметил он.

– Так вот, гражданин Шилин, – заговорила женщина, просматривая документы и сравнивая их данные с записями на листе в подшивке. – Мы вас вызвали, чтобы сообщить вам, что с первого числа текущего месяца, решением комиссии при исполкоме районного совета, вам прекращена выплата пенсионного обеспечение.

– К… как это?..

– Вот справка, – ткнула пальцем, как указкой, в лист с печатями, – выданная отделом кадров вашего предприятия, в которой указывается, что Шилин Павел Павлович был направлен на пенсию ошибочно.

Шилину показалось, что грудь его, до этого широкая и гордая, вдруг сузилась, и её как будто бы притянулась к лопаткам, дышать стало нечем. В голове зазвенели колокольчики, и невольно захотелось перекреститься.

О, Господи Иисуси!

– Да вы что? Тттоваррищистка!.. То есть э-э, товарищ женщина. Я же не для этого вам пис-сал, елки-моталки. Вы, наверное, не поняли моё письмо?

Женщина улыбнулась, то ли на его заикание, то ли на бестолковость посетителя.

– Да, у нас есть ваше письмо. Мы с ним ознакомились и обратились на ваше предприятие, и получили обстоятельный ответ. На основании которого, мы не можем продолжать вам выплату пенсии.

«Подгузник! Он крутил год! Он и тут достал! Ох, одиозная скотина!» – пронеслось в голове Шилина.

– А за то, что предприятие вас раньше срока направило на пенсию, ему будет произведён начёт, и все выплаты, что государство в результате этой ошибки вынуждено было вам начислять, предприятие будет погашать в установленном порядке.

«Вот ни себе хрена!.. Это ж… Нет, я ж не об этом просил! Нет, они, чем тут занимаются?!.» – Павел Павлович приходил в себя от растерянности.

– Гражданочка, вы же ни хрена не поняли! Я об чём вам писал? Чтоб вы мне помогли разобраться, чтоб они над людями не издевались. А вы?..

Гражданочка была лет тридцати и, по мнению Павла Павловича, молода, и потому, наверное, не могла понять сути вопроса. И, ища как бы понимания со стороны, он стал оглядываться на женщин, на него смотрящих. Но взгляды их тоже были какими-то не такими, не сочувствующими, а, наоборот, скорее насмешливыми, ироничными, ему даже показались хитрыми, и от этих взглядов стало даже неудобно стоять на «лобном» месте.