Рауфа Кариева - Больничные истории

А мы все в этот день грустили.

Так вот мне в этот раз не пришлось пережить этого счастья – быть выписанной из этой больницы в полном соответствии с ритуалом. Меня и еще несколько детей посадили в санитарную машину типа «газельки» с красным крестом на боку и отвезли в другую больницу. Мы все заболели острой дизентерией.

Инфекционная больница в Душанбе в народе именовалась «заразкой». Располагалась она на улице Айни, чуть не доезжая «поворота аэропорта». В ней лечили и взрослых, и детей. Была еще одна инфекционная больница, только детская, на улице Чапаева. Но она «заразкой» не называлась.

Через много лет, когда я была уже мамой двухлетней дочки, нас с ней «скорая» ночью привезла в эту инфекционную больницу – на Айни. У дочки был ложный круп, она задыхалась, я была сильно напугана, с перепугу вызвала «скорую» и они почему-то отвезли в «заразку». Я провела там с дочкой время до утра. Когда рассвело, дочке стало лучше, а мне стало страшно, где я нахожусь. Было впечатление, что с 1966 года в больнице не было ремонта, окна были забиты. Ощущения порядка, дисциплины, контроля не было. У меня сложилось впечатление, что больные лежат без разделения по видам инфекции, все вперемешку. Врачи не появились даже до полудня. Я с ребенком решила уйти. Попыталась выйти через главные ворота, но я была в больничном халате и меня не выпустили. Тогда я вернулась в палату, взяла простынь, привязала ею ребенка к себе, и перелезла через забор. Иду по улице, выцветший больничный халат мне короток, машины притормаживают, все на меня смотрят. Стыдно так. Но тут остановился таксист и отвез меня домой. Пришла наша участковый врач Алевтина Сергеевна. Как она меня ругала! «Зачем поехала в „заразку“? Это же рассадник инфекции!» И она была права. Два месяца потом мы лечили у моей дочки жестокую корь. А больничный халат и простынь я вернула в обмен на свое красивое платье, бежевое, трикотиновое, импортное, в котором «поступила» в больницу ночью. Было это в 1982 году.

Но в 1966 году в инфекционной больнице был строжайший порядок и контроль. Забор был толстый и высокий, кирпичный, оштукатуренный и побелен чем-то грязно-розовым. Больница эта выглядела совершенно по-другому, нежели третья, где меня мучили зондированием. Никакого академизма и величественности третьей больницы! Здесь были маленькие домики на значительном расстоянии друг от друга. Видимо для нераспространения инфекций. Внутри домиков все стены были стеклянные, он весь был поделен на маленькие помещения – боксы. Палаты делились не по возрасту и полу, как в третьей больнице, а, видимо, по стадии болезни. Так, в нашей палате была одна взрослая девочка лет 14-ти, мальчик моего возраста, пара малышей и даже мамаша с младенцем.

Без внимания медицинского персонала мы не были ни секунды – анализы, кормления, лекарства – никакого покоя не было.

Главной особенностью этого времени для всех была непрерывная сдача анализа кала. Мы всё время сидели на горшках. Все вместе и рядом, невзирая на детали. Горшки были огромные, холодные, эмалированные. Сидеть на них было трудно, затекали ноги. Мальчик из нашей палаты даже пытался усовершенствовать процесс и поставить горшок на табурет. Медсестра его поругала.

Медперсонал постоянно просматривал содержимое наших горшков. Мы тоже интересовались тем, что сами и выкладывали в горшки. Сравнивали содержимое друг у друга, обсуждали. От качеств содержимого горшков зависело, как скоро нас отсюда выпишут. Из наших горшков медсестры постоянно выбирали порции в пронумерованные банки и уносили на анализ и «посев».

Важным действом также был приход медсестры с огромным фанерным ящиком с лекарствами. Мы становились в очередь. Каждому выдавались его порции лекарств, медсестра следила, чтобы всё проглотили, и давала запивать особым напитком – он казался мне вкуснейшим лакомством. Это был чай, холодный, черный, сладкий, в огромном алюминиевом больничном чайнике. Давали его чуть-чуть, только запить лекарство. Потом дома я пыталась сделать такой чай и напиться им вдоволь. Дома так вкусно не получилось.

В те времена многие лекарства были в виде порошков. Порция порошка была особым образом завернута вручную в аптеке в вощеную бумагу. Надо было этот пакетик развернуть, сложить листик пополам, чтобы образовался желоб и по нему порошок вытряхивающим движением ссыпался на язык. Так пили поливитамины. Они были кисло-сладкие и вкусные. Но большинство порошков были горькие. Тогда медсестра ссыпала порошок в столовую ложку, добавляла тот самый холодный сладкий чай, размешивала кончиком другой ложки и вливала все это в рот ребенку.

Больничные «конвейеры» – очереди на процедуры, получение лекарств, я много раз в больницах видела, но сейчас вспомнила один необычный. Я была уже взрослая женщина и меня положили в септику (гинекологию) в Орджоникидзеабаде (город недалеко от Душанбе) – по знакомству, не по месту жительства, чтобы меня повнимательнее полечили – там зав. отделением была подруга моей подруги. Воспаления у всех женщин лечили одинаково – пенициллином. По уколу каждые три часа. А шприцы были стеклянные с металлическими ободками. Многоразового, порой многолетнего, использования. Иголки металлические, толстые, часто кривые. Все это кипятили в металлических боксах – в форме параллелепипеда, с двумя ручками по бокам. Такие боксы постоянно кипели во всех процедурных кабинетах больниц и поликлиник страны. Дежурная медсестра – полная молодая ленинабадская таджичка, веселая и красивая, так усовершенствовала процесс. Она ставила нас пятерых сразу голыми попами к ней. Доставала из кипящей воды на внутреннюю поверхность крышки от бокса шприц и пять иголок. В шприц набирала сразу пять порций пенициллина. Затем, обжигаясь, брала по одной иголке, зажимала ее утолщение между указательным и средним пальцами и резким хлопком по попе вводила в мышцу. Очень быстро она осуществляла пять таких хлопков по пяти попам, а потом по очереди из одного шприца вводила пенициллин. Каждой по нужной порции. После этих пяти поп она звонко выкрикивала в коридор: «Следующие!». Заходили следующие пять поп.

А в 1966 годув «заразке» «посевы» у меня через две недели стали чище. Я, как и все, стала предвкушать выписку. Перед выпиской всех детей тщательно обследовали, сделали энтероскопию, это такое научное название ужасной процедуры, когда трубкой с фонариком на конце просматривают прямую кишку через задний проход. Всех детей стали готовить к выписке. А меня в больничной пижаме, уже одну, посадили в санитарную машину с красным крестом на боку и отвезли в другую больницу. Оказывается, во время энтероскопии у меня обнаружили опухоль прямой кишки. И перевели в онкологическое отделение республиканской больницы Кара-Боло.