Игорь Карлов - Том второй

Нет, нынешняя буйная поросль на высоком берегу Десны застала, вероятно, лишь гораздо более поздние дни бедствий народных, когда грохотала под Москвой апокалиптическая битва, выигранная совсем не геройскими с виду, но недосягаемыми по силе духа воинами, которые своими юными телами, как факелами, сжигали самолёты и танки со свастикой на броне… Десятилетия, века пролетели над этим безмятежным ныне уголком родной страны. И напоминает о былом лишь сумрак бора, хранящего хвойный, смолистый дух вечности да тёмно-зелёные всполохи нетленной памяти.

Вновь стряхнув с себя наваждение минувшего, иду далее, фланирую эдаким экскурсантом, оглядываю окрестности. На левом берегу Десны такие же дощатые мостки для купания, как и те, что остались у меня за спиной. Такие, да не такие! Пошире они, вроде бы, попрочнее… Интересно, почему другой берег всегда кажется более манким, более ухоженным и, уж во всяком случае, более таинственным, чем тот, на котором ты находишься? Увидишь на другом берегу старую лодку, наполовину вытащенную из воды, и сразу роятся в голове туманные романтичные сюжеты. Разглядываешь домик у воды на опушке леса, и мнится, что непременно тихая да мирная, зажиточная да неспешная жизнь течёт в нём. Так же, как прежде купальщику, я по-хорошему позавидовал владельцу сказочной избушки: вот ведь хитрец – устроился жить в раю, и никому не расскажет про своё счастье.

На самой стрелке дорожка делает поворот. Под ногами похрустывают камешки, сверкают капли на траве, и я в своём одиночестве почему-то ощутил вдруг себя в непривычной роли хозяина огромного поместья, для которого специально засыпали гравием тропинки, чтобы он не замочил росою ног, гуляючи поутру. И уже по-хозяйски стал разглядывать лежащие на пути ветки ракит: что такое? Уж не порубку ли кто учинил самовольно? Но нет, толстые концы сучьев сломаны, а не спилены. Видимо, недавний ночной ветер, принёсший обильный дождь, пообтрепал деревья.

Полюбовался издали ещё раз Знаменской церковью. Да, хороша! С этой точки обзора собор был похож на космическую ракету, стоящую на стартовой площадке в готовности взмыть в невообразимые высоты. И вновь пришёл на ум Пётр Алексеевич, некогда выделивший этот по-русски нерусский храм из множества других. Чем приглянулся он царю? Не только ведь красотой и пышностью. Похоже, в устремлённом горе контуре угадал император, разглядел через века и запуски в небеса железных шаров, давших новую жизнь старинному слову «спутник», и легендарный взлёт улыбчивого крестьянского паренька с княжеской фамилией, и непреодолимую мощь стерегущих страну от супостата батарей колоссальных единорогов, снаряжённых испепеляющим огненным зельем. Каким образом Пётр смог предвидеть высокий полёт своей державы? Загадка! Но, надо полагать, именно в своём гениальном предвидении находил неуёмный самодержец силы для трудов и свершений, видел оправдание неисчислимых человеческих жертв на алтарь будущего.

Дребезжащий металлический звук вернул меня к действительности: давешний пловец ехал восвояси; разболтавшееся заднее крыло велосипеда билось о багажник. Счастливого пути, друг! А я ещё пройдусь. Подышу сочным, вкусным воздухом, полюбуюсь искорками росы в траве, позабавлюсь, наблюдая за игрушечной жизнью птиц, резвящихся на лугу… Какие малозначительные, но яркие и психологически важные для человека впечатления! Ими, как корешками, врастает он в родную землю и, укрепившись, может претворить окружающий хаос в благодатный космос.

Но вот, замкнув круг хождения, я вновь оказался у развилки дорожек, подошёл к калитке. Пора возвращаться к делам, к житейским сложностям. Странно, но часто возникающего в дорогих нам местах стремления задержаться ещё хотя бы на миг я не испытывал. И не только потому, что ежедневно дважды прохожу мимо Знаменской церкви и заливного лужка рядом с ней, не только потому, что в любой момент могу вновь войти в волшебные свои владения, где в неспешном течении перемежаются давно отболевшее со злобой дня, мир человека с миром природы, великое с мелким, благородное с жестоким. Дело в том, что нежданная утренняя прогулка легла в памяти моментальным фотоснимком и отныне числится одной из важнейших единиц хранения в архиве самосознания. За несколько минут, проведённые здесь, я, может быть, навсегда стал обладателем величайшего сокровища. Теперь ощущение дарованного мне неимоверного богатства будет уверенно жить в моей душе вне зависимости от того, какие красоты и достопримечательности окажутся перед глазами. Напитавшись чудесным солнечным, речным ветерком, веявшим из минувшего в будущее, я почувствовал себя готовым к новым встречам с людьми; более того, мне хотелось идти к людям, чтобы при случае поделиться доставшимся мне достоянием. Так таинственная глубина бытия пришла в согласие с сиюминутностью. А всего-то и нужно для обретения смысла – однажды свернуть с обыденного пути, по которому сотни раз проходил вместе с сотнями сограждан, так и не ведающих о сказочном кладе, лежащем у них под ногами; всего-то надо сделать шаг в сторону от повседневного маршрута на работу и с работы.

Ад устроен совсем не так, как мы представляем. Концентрический план Данте, апокрифические сказания – всё это излишне литературно, чтобы соответствовать действительности. Гениальная догадка Достоевского о пауках в затхлом углу бани есть лишь вспышка провидения, но не даёт развёрнутой картины, динамического образа. Как свидетельство очевидцев можно было бы рассматривать буддийские танка, на которых чудовищные демоны пожирают грешников, терзают их плоть столь изуверски, что сама восточная изощрённость бледнеет перед натурализмом изображения. Но даже в таких картинках присущий живописи эстетизм (как, скажем, и у Иеронима Босха) мешает ощутить подлинность мучений. В реальности всё должно быть страшнее в своей простоте, обыденности и повторяемости.

Осязаемой моделью ада могло бы стать, например, отделение урологии областной больницы дотационного региона России: ночь, глухая темнота за окнами, подчёркнутая тревожным жёлтым светом дежурного освещения; манипуляции с больными прекращены, врачи ушли, оставив очередного цербера на посту медицинской сестры; брошенные на произвол судьбы грешники искупают блуд, пьянство и чревоугодие почечными коликами и болями внизу живота. Стон и скрежет зубовный повсюду. Страшно слышать их, но ещё страшнее видеть обитателей урологического ада. Маленькие дети, которых иногда зачем-то приводили с собой посетители, приходившие навестить заболевших родных, плакали от ужаса, увидев сборище Франкенштейнов, с точащими из тела трубками, с перекинутыми через плечо полиэтиленовыми контейнерами, в которых плескалась отвратительного вида жидкость.