Лейла Аттар - Дорога солнца и тумана

– Простите, пожалуй, я тоже пойду переоденусь, – пробормотала я.

Когда я вернулась, они все были на кухне – Бахати и Схоластика сидели за столом, а Гома наливала им суп.

– Ты можешь повесить все в кладовке, – сказала она, показав на мокрый ком одежды в моих руках.

Дождь все еще лил. Я прошла по коридору в кладовку, нашла прищепки и развесила свою одежду. Тут молния осветила дом, и мне показалось, что я увидела Джека, стоявшего под тропической грозой. Я уже хотела списать это на свою разыгравшуюся фантазию, но тут его осветила новая молния. Он стоял под могучим деревом и глядел на землю, а дождь яростно хлестал и хлестал вокруг него.

– Кажется, Джек остался на улице, – сообщила я, вернувшись на кухню.

Гома кивнула и продолжила есть суп.

– Он часто так делает. Сидит с ней во время гроз. – Она подвинула ко мне тарелку. – Ешь.

– С кем сидит? – спросила я, сев напротив Гомы.

– С Лили. Его дочкой. Она там похоронена. Они все. Это место оправдало свое название.

– Ферма Кабури? – Я вспомнила вывеску на въезде.

– Да. Она должна была получить название «Ферма Карибу». «Карибу» означает приветствие, но я в то время только начинала учить суахили и написала «Кабури» на документе о начале строительства. «Кабури» – это «могила». Сэм – мой муж – нашел это смешным и отказался исправлять. Он всегда говорил, что будет любить меня до могилы. – Гома посмотрела в свою тарелку. – Так и получилось. Он любил меня до самой смерти.

Мне почудилось, что это начало эпической любовной истории, какие я всегда любила, но Гома больше ничего не добавила. Лишь грустно улыбнулась и помешала ложкой в тарелке.

– Может, мы… может, мы приведем Джека в дом? – предложила я, когда молния вновь пронзила небо. Мне уже стало неловко за свои слова, сказанные от обиды.

– Он вернется, когда будет готов к этому. И будет продолжать это делать, пока когда-нибудь не почувствует, что ему это уже не нужно. Ты ведь тоже так поступаешь, верно? В милях от дома. Это твой траур по сестре. И тебе нужно позволить это сделать. Заниматься этим, пока ты не успокоишься и не научишься снова дышать, смирившись с утратой.

Я съела ложку супа, размышляя над ее словами. Смерть Мо показалась мне дверью, которая закрылась навсегда. Я никогда не смогу войти в нее, никогда не услышу, как Мо болтает о всяких пустяках. Как я теперь скучала по ее рассказам! Когда люди живы, существует незримый порог возможностей. Он сокращается, когда люди уходят из жизни, глотает все окружавшие их миры – имена людей, которых они никогда не встретят, лица детей, которых у них никогда не будет, вкус мороженого, которое они никогда не попробуют. Утрата Мо была адски болезненной, но я не могла даже представить себе, каково потерять ребенка.

– По-моему, я велел вам уезжать.

Я едва не подпрыгнула при звуке голоса Джека. Он промок до нитки и стоял у задней двери в луже воды. Свитшот с капюшоном куда-то делся, а футболка прилипла к мышцам, сформированным тяжелой физической работой. Ферма находилась на приличной высоте, где воздух по вечерам бывает даже слегка морозным, но по Джеку не было заметно, что ему холодно. Возможно, в этом и был смысл – стоять под дождем до полного бесчувствия.

– Я позвала их в дом, – сказала Гома.

Джек только теперь заметил Бахати.

– Хабари, Джек, – поздоровался Бахати.

Джек кивнул ему и даже не удивился, увидев за столом Гомы одетого в муумуу парня. Но тут его взгляд упал на Схоластику, и все изменилось. Если со мной он недавно был грубым, то теперь стал откровенно враждебным. Его руки сжались в кулаки, он весь словно ощетинился.

– Это одежда Лили, – зарычал он.

– Да, правильно. – Казалось, Гому не смутила его реакция. – Схоластике нужно было переодеться, вот я и дала ей платье Лили.

У Джека заходили желваки. Казалось, он с трудом сдерживался, чтобы не откусить кому-нибудь голову. Девочка съежилась под его свирепым взглядом и прижалась к Гоме.

– Я думаю, что нам надо уехать, – сказала я Бахати. Я понятия не имела, позволят ли Схоластике жить со мной в общежитии волонтеров, пока я что-нибудь не придумаю. Я знала только, что мне не хотелось находиться рядом с Джеком Уорденом. Я привыкла к ровным отношениям между людьми – приятным, без повышения голоса, разве что иногда. Но тут казалось, будто полиграф взбесился, и его игла прыгала по всей ленте. Моя надежда сменилась на обиду, а сочувствие утрате Джека – на злость из-за его поведения.

– Никто никуда не поедет в такую погоду. Разве вы не слышали прогноз? Гроза еще не скоро закончится, – сказала Гома. – Тут на много миль нет фонарей, а дороги в дождь очень опасные. К тому же вы должны подумать о Схоластике.

– Я уверена, что ей позволят переночевать со мной в хостеле, – ответила я. – Я позвоню и предупрежу…

– Я не об этом…

– Сейчас небезопасно, – заявил Джек. – Вы уедете утром.

Я молча посмотрела на него. Почему он решил, что имеет право решать что-то за меня? Может, если бы он сказал это по-другому, например, что ему безразлично, я бы еще задумалась, но он откровенно не хотел нас здесь видеть, и я не собиралась принимать от него милости.

– Прошу не решать ничего за нас. – Я вскинула голову и встретила его взгляд.

Он прищурил глаза, но не ответил. Я почти не сомневалась, что еще несколько секунд, и от меня останется лишь кучка пепла под его взглядом.

– Бахати. – Он протянул руку. – Ключи.

Бахати украдкой покосился на меня, но ему явно не хотелось перечить Джеку.

Ключи исчезли, когда Джек схватил их и сунул в карман.

– Вы уедете утром. – Он пристально посмотрел на меня.

– Ладно. Значит, решено. – Гома посмотрела на меня с видом, не оставляющим места для протеста. Потом встала и налила Джеку суп. – А ты садись и поешь немножко.

– Потом. Сейчас я приму душ, – объявил Джек, стянул с себя футболку и вытер ею лицо. Все его тело было покрыто ровным загаром, без полосок, не считая темных, рельефных впадин на плоском животе. Джек начал подниматься по лестнице, потом оглянулся. Водяные дорожки текли по его спине с мокрых от дождя волос. – Бахати, пойдем со мной. Я дам тебе что-нибудь. Ты снимешь эту… штуку.

Бахати виновато посмотрел на Гому и пошел за Джеком.

– Что? – Она сверкнула глазами. – Ты ведь все время носишь национальную одежду. А это то же самое, только с рукавами.

– Вы знаете Бахати? – спросила я, когда мужчины ушли.

– Да. Его знают все, кто бывал в «Гран-Тюльпане». Джек возил туда по выходным жену – его бывшую жену, Сару. Она не была создана для здешней жизни. Они познакомились, когда Джек учился в Кении. Ферма тогда казалась Саре романтическим приключением, но, попав сюда, она просто сходила с ума. Она скучала без ресторанов и магазинов и полюбила спа в «Гран-Тюльпане», поэтому Джек возил ее в город, когда только мог. Потом они ходили на шоу. Иногда оставались на ночь. Там он и увидел Бахати. Люди там приятные, но все они смеются над парнем. Он стоит у входа в отель, изображает храброго воина, но завизжит, если на него сядет божья коровка. Он первым сбежит при малейшем намеке на неприятности. Над ним смеются, потому что, несмотря ни на что, он хочет быть крутым актером. Джек не смеялся. Он взглянул один раз на Бахати и сказал ему, что он все делает неправильно. Как Бахати справиться с гонками на автомобилях, если ему страшно даже сесть за руль? И вот, пока Сара ходила на массаж, Джек учил Бахати водить машину.