Рубен Матевосов - Не бери в голову

– Если бы я их коллекционировал, зачем бы я покупал много одинаковых значков, – резонно заметил Михаил продавщице.

– Вот и я подумала. Может быть меняться?

– То, для чего я их покупаю, не подлежит огласке, – окончательно заинтриговал он продавщицу.

В хозяйственном магазине ему предстояло выбрать тазик строго по размерам чемодана. Размеры он знал, так как замерил его заранее после рекомендаций тети Тони.

– Скажите, пожалуйста, какие габариты этого тазика? – спросил Михаил продавца хозяйственного отдела.

– Не знаю, – честно ответила та.

– Как это не знаете? Вы же их продаете. Что, вы не знаете, что продаете? – возмущался он.

– Почему не знаем? Знаем, – убедительно отвечала продавщица.

– Как же знаете, если не можете мне сказать размеры тазика.

– У нас никто никогда не спрашивал размеров тазиков.

– Ну, вот, я спросил. Для меня это очень важно.

– У нас нечем замерять тазики, – отрезала продавщица.

Пришлось купить швейный сантиметр, чтобы замерить тазик. Наконец тазик нужных габаритов был выбран и, оплатив покупку, Михаил с облегчением двинулся к станции метро, загрузив тазик коробками со стиральным порошком и значками с изображением Ленина.

Он был уверен, что его вид далеко не украшал общую картину столицы. Начал даже зарождаться какой-то тазиковый комплекс. Впечатление, что на него все смотрят и задаются вопросом: «А зачем он идет в баню со своим тазиком?»

Придя на квартиру дяди и тети, он первым делом примерил тазик к чемодану. Слава богу, все сошлось.

Наконец настал день отъезда. Рейс на Аддис-Абебу отправлялся в 22.00. Тетя Тоня приготовила вкусный ужин. Дядя Боря пришел с работы, как всегда, со своим «волшебным» портфелем, из которого привычным жестом извлек бутылку «Столичной». За столом, как всегда, шутили.

Позвонила Лена. Михаил почувствовал, как она старалась держаться, не расплакаться.

– Ты напиши сразу, как только доберешься до места.

– Конечно. Но, на всякий случай, не переживай, если долго не будет письма. Я точно не знаю, как долго идут письма.

– Делай мне вызов. Я приеду к тебе.

– Уволишься с работы? Оставишь Эллочку?

– Да. Я уже решила.

– Ну, что ж. Как только смогу я тебя вызову, – заверил Михаил жену, хотя сам не знал, насколько это реально. – Ты, главное, пиши почаще. Не жди пока придет ответ от меня. Просто пиши, как живешь, как доченька. Я тоже буду стараться писать как можно чаще. Ну, все. Долгие расставания не для моих и не для твоих нервов. Целую. Пока.

– Счастливого пути.

– Спасибо.

В трубке раздались гудки, а в горле Михаила образовался какой-то ком.

Дядя Боря, как нельзя вовремя, предложил еще «на посошок», распечатав вторую бутылку «Столичной». «Посошок» плавно перешел в «Стременную», а затем в «Закурганную», что привело к опустошению второй бутылки, после чего у Миши появилось чувство какого-то безразличия ко всему происходящему, как будто бы он не участвует во всем, а только наблюдает. Но это была иллюзия.

Настало время встать из-за стола и отправиться в аэропорт.

– Присядем на дорожку, – услышал Миша голос тети Тони. Он послушно опустился на стул, пытаясь вспомнить для чего это нужно. В затуманенной голове вертелись две версии: по одной, это надо было сделать, чтобы ввести в заблуждение злых духов, как бы сбить их с толку, вроде бы ты никуда не едешь, чтобы они расслабились, отвлекли свое внимание от тебя, а ты в это время вышмыгнул бы из квартиры, а по другой, – чтобы дать возможность своей душе, если она вдруг замешкалась, блуждая где-то по квартире, заскочить все-таки в тело перед выходом.

В аэропорт поехали на такси с дядей Борей. Тетя Тоня расцеловала Михаила на пороге квартиры и перекрестила.

В Шереметьево Михаил сразу понял, и с довольно-таки большого расстояния, где их группа. Все мужики, как на какой-то сюрреалистической картине, были окружены тазиками, как будто в очереди в баню. Никто не догадался или просто не захотел прятать их в чемодан. Подойдя поближе и поздоровавшись, он понял, что в том состоянии, в котором они находились, они, не колеблясь, пойдут через таможню, держа в руках не только тазики, но и ночные горшки. «Все-таки не зря во время войны перед атакой давали по 100 г спирта, – подумал Михаил. – А что, если бы давали по 200? Наверно разорвали бы всех врагов голыми руками».

Непредсказуемые, как характер русского народа, свойства напитка из зерна, в данном случае «Столичной», к моменту прибытия Михаила в международный аэропорт Шереметьево-2, видимо, достигли своего пика, трансформировав его взгляды и убеждения, которых он твердо придерживался до этого момента, можно сказать, даже кардинально изменив их. Теперь он был, пожалуй, готов вытащить тазик из чемодана посреди зала, название которого он уже точно и не смог бы сформулировать: то ли зал отлета, то ли вылета, а может быть улета? Он даже был готов уверенно идти через таможню, держа тазик под мышкой, что совсем недавно казалось поступком постыдным и недостойным джентльмена или штандартенфюрера СС Штирлица.

Попрощавшись с дядей Борей, Михаил присоединился к группе. Таможенники, видимо, уже насмотревшись на подобные отъезжающие группы, не задавали лишних вопросов.

В самолете предстояло лететь 12 часов. Сразу после взлета самолет превратился в летающий офицерский клуб, где все ходили друг к другу пообщаться и принять предлагаемый стаканчик. В проходе между креслами офицеры кое-где стояли, как в автобусе, держась за полки, а кое-где сидели на корточках, чтобы удобнее было разговаривать с сидящим товарищем. Михаилу нравились самолеты, но не тогда, когда в них летел он. Он больше любил смотреть на летящий самолет, находясь на земле. Но он ничего не имел против летающих клубов вроде того, что увозил их многочисленную группу далеко в незнакомую страну. Он буквально через полчаса после взлета уже изменил свое мнение о самолетах, когда, набрав нужную высоту, пассажирам был предложен ужин, который незаметно перешел в многочисленные частные вечеринки, продолжавшиеся чуть ли не до утра.

Для тех, кто предпочитает спокойную беседу на приглушенных тонах ресторанной массовке с танцами, потными партнерами и партнершами или сауне с водкой, пивом и всяческими массажами, самолет идеальное место. Не надо беспокоиться, как добраться домой, чтобы тебя не обчистили, или что тебя после помывки в сауне посадят в самолет вместо кого-то. Ты уже в самолете и уже летишь.

Через 4 часа, как раз, когда уже были убраны объедки аэрофлотовского ужина и некоторые пассажиры начали смыкать глаза, отчасти от того, что больше ничего не предлагалось, и отчасти от того, что уже ничего и не хотелось, лайнер пошел на снижение. Вскоре он приземлился в аэропорту Каира для дозаправки. И только тут Михаил ощутил все последствия охлаждения отношений между СССР и Египтом, о которых писали советские средства массовой информации. По причине напряженных отношений пассажиров не выпускали из самолета в течение часа, пока его баки заправляли топливом. Даже транзитным залом не дали воспользоваться. Туалеты в самолете во время стоянки были закрыты. «И это такая благодарность за Асуанскую плотину? – возмущался про себя Михаил, – и за помощь во время арабо-израильских войн 1967 и 1973 годов? Напрасно наши пилоты решительно садились в кабины египетских МиГов и летели наперехват израильских истребителей, пока арабские летчики совершали намаз. Если бы сейчас один из тех пилотов был на борту, – думал он, – то ему, наверно, было бы особенно обидно».