Лариса Агафонова - Счастливой быть не запретишь

Гостей было не очень много: любимый братик Вадим с женой Натальей и дочкой Олесей, родители и младшие братья Паши, несколько институтских друзей. Посидели в кафе, подарили подарки и разошлись. Прижимистый новобрачный настоял на том, чтобы обойтись без свадебного путешествия, а подаренные деньги отложить на покупку квартиры. Поначалу Таня с мужем снимали комнату в коммуналке с удобствами на три семьи, но их это не смущало. Пашу – потому что он так жил всегда, а Таню просто потому, что любимый муж был рядом.

Первые годы семейной жизни пролетели незаметно. Таня училась на юридическом, работала ассистентом на кафедре экономической теории и мечтала о карьере юриста. Павел осел в фирме по продаже гербицидов, разобрался в новой отрасли и стал зарабатывать неплохие деньги. Танюшка очень хотела ребёночка от любимого мужа, но он не горел желанием становиться отцом так рано, однако, к его чести, жену не отговаривал.

Таня узнала, что беременна долгожданным первенцем во время защиты дипломной работы по юридическим наукам. Прямо на защите, стоя за кафедрой с докладом, она стала медленно оседать и упала бы на пол, если бы не подскочивший одногруппник. Придя в себя, девушка скомкано ответила на вопросы и бросилась к врачу, подтвердившему её интересное положение. Не чуя под собой ног, Таня летела домой, спеша сообщить Паше радостную новость. Зайдя в квартиру и не успев раздеться, услышала телефонный звонок.

– Доченька, папа в больнице! – услышала она плачущий мамин голос. – Обширный инфаркт.

Двое суток девушка ночевала в больнице, ни на шаг не отходя от отца. Её пустили в реанимацию, и выгнать оттуда никто не решался. Врачи понимали: надежды нет, после такого практически не выживают. Но Таня не прекращала надеяться, говорила с отцом, рассказывала о будущем внуке, читала стихи, вспоминала детские истории – держала любимого папу на этом свете.

– Папочка, я диплом защитила! Как и обещала – я теперь юрист. Моя мечта осуществилась! Вот выздоровеешь, мы отпразднуем и обмоем мой новенький красный диплом. Ты слышишь меня?.. Я знаю, что слышишь! Всё будет хорошо! Ты обязательно поправишься! Твоя маленькая Танюшка с тобой, я рядом. Ты же не можешь меня бросить… Я без тебя пропаду, папка!.. – Глядя воспалёнными глазами на белое как мел лицо отца, девушка старалась не замолкать ни на минуту, всё время гладила лицо и руки любимого папы. – А ещё у тебя внук будет! Вы с ним на рыбалку пойдёте. И на лодке ты его научишь грести, и костёр разжигать, и на лыжах ходить. Помнишь, как ты меня учил, а я всё время на сторону заваливалась? Ещё матрёшкой называл, помнишь?..

В дверях, зажав руками рот, с полными слёз глазами стояла Ирина. Врачи не скрывали от неё правду, но сказать её дочери женщина не решалась – не хотела отбирать у Тани надежду. Несколько раз она заходила в палату и предлагала сменить девушку, но та упорно отмахивалась, не желая оставлять отца.

В какой-то момент, уснув на стуле рядом с кроватью, Татьяна вдруг резко открыла глаза и увидела ровную бегущую линию на мониторе в изголовье кровати. Прибежавшая медсестра оттеснила её, засуетились врачи; на девушку, приткнувшуюся в углу палаты с расширенными от ужаса глазами, никто не обращал внимания. Через несколько минут доктор угрюмо констатировал смерть пациента. Дикий крик потряс больницу, и вместе с этим звериным воплем из Тани вышла маленькая жизнь, её малыш, её ребёночек…

Похороны Таня не запомнила; все хлопоты взял на себя Вадим, примчавшийся сразу, как только узнал о случившемся. Ирина безостановочно плакала, перед погребением её накачали успокоительным, и она тихонько сидела у гроба, гладя любимое лицо мужа и что-то нашёптывая. Дальше Таня впала в ступор. После одновременной потери отца и ребёнка она утратила всякий интерес к жизни. Девушка ходила на работу, исправно готовила мужу и ела сама; ей было абсолютно неважно, что она поглощает, заедая стресс: котлеты, кашу, булочки, конфеты… Сначала Паша не обращал внимания на то, что жена всё время жуёт. Она не плакала, не жаловалась, не требовала особого к себе отношения и сочувствия – просто ела и молчала. Конечно, она отвечала на вопросы, дежурно улыбалась, но жила в своём мире, в который никого не пускала. Когда Таня поправилась сначала на три, а потом и на семь килограммов, Пашка начал злиться:

– Ты и так не Дюймовочка! Куда ещё бока наедаешь? Скоро в дверь не пройдёшь! Прекращай жевать!

Таня безразлично слушала… и продолжала набирать вес. Павел пожаловался тёще, напирая на то, что её дочь перестала за собой следить:

– Так можно и без мужа остаться! Молодая девка, а выглядит больше чем на тридцатник! И продолжает толстеть. Поговорите с ней, пусть уже в себя приходит.

– Паша, я, конечно, поговорю с Танюшкой, но ей сейчас больше всех нужен ты, твои поддержка, забота и любовь. Пойми, она очень любила отца, была к нему даже ближе, чем ко мне, они секретничали часто. Я иной раз даже ревновала. Обычно дочери к матерям ближе, а наша Таня – папина любимица. Серёжа в ней души не чаял. И она к нему всегда шла со всеми своими проблемами и радостями.

– Я всё понимаю. Но жизнь-то продолжается, отца не вернёшь! А у нас дома какой-то филиал траурной конторы.

– Потерпи, Паша, она отойдёт, просто помоги ей немного. Поддержи, попытайся растормошить… Ну, там в кино сходите, просто гуляйте по вечерам. И говори с ней! Всё равно о чём.

– Да молчит она! На вопросы вроде бы отвечает, а глаза стеклянные – аж мурашки по коже. Я что, клоун, что ли, развлекать и веселить?

Ирина отчётливо поняла, что особой деликатности и терпения от Паши ждать не приходится, не тот он человек, и взялась за дочку сама. Придумала историю с обследованием в медицинском центре Великого Новгорода, поселилась у них с зятем, взяла на себя готовку, ненавязчиво посадила Таню на диету и в прямом смысле выгуливала её по вечерам. Материнская забота сделала своё дело, и девушка начала понемногу оживать: иногда на губах проскальзывала слабая улыбка, а вместо поедания печенюшек и конфет она пристрастилась к вязанию. Вывязывая шарфики с несложными узорами для мамы, Паши, брата и его семьи, Таня успокаивалась: руки делали своё дело, а мысли утекали далеко-далеко, в счастливое детство. Она стала говорить об отце, вспоминала моменты, связанные с ним, и боль притуплялась, оставляя вместо себя грусть. С этим чувством уже можно было жить. Ирина вздохнула с облегчением и вернулась в Ручейки. Тут-то её и настигли воспоминания, навалилась тоска, обострились хронические болячки, пропал аппетит, ведь, пока она опекала Танюшу, о себе не задумывалась. Как-то в телефонном разговоре с сыном Ирина невзначай упомянула, что почти не спит. Вадим забеспокоился, настоял на врачебной консультации, а сам, переживая за мать, взял отпуск на две недели и привёз погостить на все летние каникулы дочку Олесю, которая потом и вовсе осталась жить у бабушки. В холодном алтайском климате девочка часто болела, да и Вадим с Наташей давно планировали перебраться поближе к родным. Смерть отца только ускорила этот процесс. В Ручейках Олеся пошла в школу, а родители всё решали вопрос с переездом и новой работой. У Ирины появилась цель: она кормила внучку, помогала с уроками – впадать в уныние было некогда. По вечерам, когда Олеся ложилась спать, женщина тихонько плакала, разговаривая с портретом Сергея в траурной рамке. Олеся, слыша её шёпот и всхлипывания, просыпалась, приходила к ней в комнату и утешала. И боль отступала, постепенно притупляясь. Жизнь брала своё, нужно было работать, поддерживать Таню, контролировать внучку. Когда девочке исполнилось четырнадцать и появились первые кавалеры, бабушка, чувствуя свою ответственность за её судьбу, держала руку на пульсе Олесиной жизни.