Лена Ребе - Даат

Потом я медленно плелась по длинному коридору в свой номер, держа под мышкой совершенно ненужное мне светло-коричневое шерстяное одеяло в крупную клетку, и долго искала в кармане джинсов ключ от номера, и не от холода дрожащими руками никак не могла попасть в скважину замка, и подняла глаза вверх, чтобы убедиться, что хоть номер на двери правильный.

Никакого номера на двери не было. И двери тоже не было. А был экран компьютера, и «Google» был уже открыт и слово «Пели» набрано для поиска. Я очнулась. Погрузившись в прекрасное прошлое, я и не заметила, как дошла до дому, включила компьютер и подключилась к интернету. Главное, ни о чём не думать. Просто на кнопку нажать. Я нажала. Через полторы минуты у меня уже был его е-мейл, так что вполне можно было считать, что я его не искала, а нашёлся он сам.

Отправив ему короткое письмо – «Do you still remember me? It would be nice to hear from you» – я вернулась назад в то далёкое прошлое, в котором, оказывается, жили не только Петька, высокая наука и больной муж, но и страсть, и любовь, и встречи, и расставания, и ещё много чего другого…

На той киевской конференции так больше ничего интересного и не случилось. Правда, на следующий день за завтраком мы ещё немного поговорили. Поскольку больше заняться мне было нечем, я всю ночь придумывала, какой бы ему вопрос можно было задать, чтобы и к моим научным занятиям он относился, и к его. Придумала. Он выслушал меня, кажется, с неподдельным интересом, на вопрос ответил, а кроме того сказал, что Кац, мой научный руководитель и его приятель, будет очень сердиться на эти результаты. Впрочем, об этом я уже в «Кадише» рассказывала.

Потом конференция закончилась, и мы разъехались по домам, и наступила пустота. Пустоту время от времени заполняли короткие нервные романы, которым так и не удалось затушить разгоревшееся в Киеве пламя. Я написала диссертацию, и аспирантура подошла уже к концу, и я попросила Пели дать отзыв на мою диссертацию. Он согласился. В Москву он приезжал обычно на день или два и время его было расписано по минутам, так что за текстом диссертации он заехал ко мне прямо с поезда, в шесть утра. Он приехал, и мы опять завтракали вместе, и что-то там обсуждали, а думала я только о том, что муж мой должен через несколько часов вернуться из командировки, и что было бы, если бы он возвращался завтра…

В положенное ему время подоспел декабрь, и теперь я защищала диссертацию, и Пели снова приехал. Вечером был банкет в ресторане. Пару часов, принимая поздравления, я готовилась мысленно к решительному шагу – пригласить его потанцевать, справедливо полагая, что уж во время танца смогу, наконец, разобраться, как именно он ко мне относится. Когда же я решилась и подошла, то оказалось, что ему пора уходить, чтобы не опоздать на поезд. Так мы и не потанцевали.

Странно, что никакой непрерывной цепи событий в памяти моей не осталось. Только отдельные встречи, которые я даже ни к какому конкретному году отнести не могу. Была осень, отчего-то в Англии, и очередная конференция – по вечерам Цак читал мне свои стихи, Беер звал решать его задачи и рассказывал про своих четырёх жён и про то, что пришло время взять новую, пятую, выразительно поглядывая при этом на меня, а Сира приходил ко мне в номер среди ночи то за сахаром для чая, то за зубной пастой, которая у него будто бы кончилась. Пели там тоже был. Однажды он попросил меня пойти с ним в банк, поскольку по-английски я могла изъясняться лучше его, и протягивая какие-то свои банковские документы, погладил меня по руке. Или мне только показалось? До самого конца конференции я так и не смогла решить эту сложную задачу – было ли прикосновение случайным или нет. Много позже, когда мы с ним со смехом вспоминали эту самую конференцию, оказалось, что он видел идущего ко мне в номер часа в два ночи Сиру и очень ему позавидовал. А когда ещё через час вышел прогуляться по коридору – что-то не спалось ему в ту ночь – и увидел свет в моём номере, и услышал через дверь наш разговор, то больше всего на свете в тот момент ему хотелось вытащить своего бывшего ученика за шиворот из моего номера и остаться там самому. Жаль, что не вытащил.

Потом опять была весна, Москва, и дел у него опять было больше, чем времени, и он попросил меня взять для него утром в институте какие-то бумаги, с тем чтобы забрать их у меня дома, днём, когда он освободится. Бумаги я взяла, надела самую прозрачную кофту из всех, что нашлись в шкафу, под неё не надела вовсе ничего и принялась его ждать. В два часа его ещё не было, и я решила почему-то, что он уже не приедет. В рыданиях позвонила я Татьяне, не будучи в состоянии даже объяснить, что именно случилось. Та решила, что муж мой опять что-то учудил, и примчалась меня утешать. Объяснить ей я так ничего и не успела, поскольку Пели приехал минут через пять после неё.

Мы пили чай втроём, ели какие-то пирожные, о чём-то разговаривали, потом он попрощался и ушёл. Когда он вышел, я заметила, что бумаги, за которыми он, собственно, и приезжал, остались лежать у меня на столе. Открыв окно, я окликнула его и протянула бумаги вниз, благо квартира находилась на первом этаже. Руки моей он не заметил и исчез в подъезде. Я открыла свою дверь. Он вошёл и обнял меня.

Не знаю, сколько времени мы целовались. Татьяна сказала потом, что выглянула в коридор минут через десять, удивившись наступившей внезапно тишине. Увидев нас, она скромно удалилась в спальню и просидела там уж по крайней мере полчаса, пока я не появилась. Она потом ещё долго ругала меня и заявляла, что нельзя быть такими дураками и целоваться в прихожей, не давая ей никакой возможности покинуть помещение. «На кухне надо было целоваться! На кухне!!» – кричала она как сумасшедшая. А я смеялась и плакала, плакала и смеялась…

Недели через две он опять приехал. Муж мой и сын были на даче. Ни до завтрака, ни до чаепития в тот день дело не дошло. Когда мы проголодались, была уже ночь. И был второй день, и еда в доме кончилась, так что ели мы какие-то консервы. Одеваться мы к тому времени уже перестали за полной бессмысленностью этого занятия, только иногда, поплескавшись вместе в ванне – жара в то лето стояла в Москве немыслимая – заворачивались на время в полотенца. Потом и консервы тоже кончились, но мысль одеться и сходить в магазин никому из нас в голову не пришла. В доме остался один шоколад.

В те времена в России шоколада в продаже давно не было, и в силу этого печального обстоятельства он являлся замечательным подарком и хорошей взяткой для секретарш и средних административных чинов. Привозили мы его из-за границы килограммами, и в настоящее время всё содержимое моего холодильника составляли штук тридцать стограммовых плиток. Сама я шоколада не ела, так что теперь питаться мне оставалось только любовью, а Пели с удовольствием закусывал любовь шоколадом.