Геннадий Локтев - Возвращения к любви

– За ним?

– Ну, вот еще! Я к прошлому не возвращаюсь.

– И кто же он?

– Господи! Да какая тебе разница. Очень хороший человек. Уже больше шести лет мы с ним, как муж и жена.

– Дети?

– Дочка. Почти семь лет.

Она бросила на Григория быстрый взгляд, но тот не поймал его, он смотрел в это время немного в сторону. Что-то в их общении сильно мешало.

– Послушай. Давай прощаться. И я, и ты тяготимся этим разговором. Зачем нам с тобой это нужно. Допивай свою воду, и пойдем.

– Я бы сейчас не воды, я бы сейчас чего-нибудь покрепче выпил.

– Слушай! Не начинай! Я не знаю, что для тебя значат эти прошедшие семь лет, для меня это почти четверть жизни. Это половина, так сказать, моей взрослой жизни, если за точку отсчета взять совершеннолетие. Давай прощаться. Встретились, поговорили, по-моему, это все, что между нами возможно сегодня.

– Мы еще увидимся?

– Вряд ли! Зачем?

Инна решительно встала, кивнула, повернулась и быстро пошла в конец парка.

Он не шелохнулся. Он сидел и смотрел ей вслед, в надежде на то, что она оглянется, но она не оглянулась.

Она просто ушла.

***

Семь лет назад.

Ах, если бы кто знал, как нелегко Григорию достался тот первый звонок Инне! Он не сразу уехал от магазина. Прибежал в машину, записал номер и сидел в ожидании. Раз она пришла с этой стороны в магазин, значит, и уйти должна в эту сторону. Так хотелось ему ту девушку еще раз увидеть. Наверное, снова заметив его в машине, она улыбнулась бы. Замечательная улыбка у девушки, вроде бы как ироничная, но очень милая, такие губки другой выдать не могут.

И в глаза ее взглянуть хотелось еще раз. Есть избитый штамп, на что, мол, можно смотреть вечно. Ему казалось, что он бы мог вечно смотреть в глаза этой девушки. Он не мог назвать причины, почему ему в них хотелось бы смотреть всегда, наверное, это за пределом его осмысливания. Глаза у прекрасной незнакомки чудесные, а значит увидеть их равноценно тому, что и познать чудо. Но ее не было.

Он вышел из машины. Осмотрелся, ее не было. Скорее всего, прошла вперед, в другую сторону. Он сел снова в машину и поехал в ту же сторону, куда предположительно ушла девушка. Нет, не суждено ему было в тот день снова увидеть ее. Григорий не знал, нашел бы он в себе силы, увидав ее тогда, подойти, попробовать заговорить. Скорее всего, нет, не решился бы. Но увидеть ее страшно хотелось.

Проехав по городу километров пять, он заехал туда, где до сего времени еще ни разу не был. Григорий заблудился. И не мудрено. Григорий просто не думал о том, куда он ехал. Захотел повернуть, повернул, захотел не повернуть, не повернул. Вот так и приехал в никуда. Остановился. Посмотрел на листок с номером телефона, лежащий на сидении рядом, взял его в руки. Достал телефон. С минуту думал. Убрал телефон. Посмотрел на листок еще раз, опять достал телефон.

И все-таки решился. Вот убей его летняя молния, он практически не помнил, о чем они говорили в тот раз. Услышав ее нежный голос, он отключил свою голову, ничего не запомнилось из слов, но главное услышал и запомнил: " Там, у входа в магазин, завтра, в шесть».

В тот вечер, после согласия девушки встретиться, Григорий весь остаток вечера и почти всю ночь кружил по городу на машине. Ему хотелось петь, и он пел, ему хотелось танцевать, и он выписывал всевозможные па на автомобиле. Выйти на дорогу и танцевать там одному под свое же пение он не решился.

Окончилось его представление часа в три ночи. По банальной причине завершилось. Закончилась горючка. Григорий не имел представления, где он находится. Вроде, только что вокруг были дома, а тут везде лес, и ни единого блика от света автомобильных фар, уличных фонарей и окон домов. Но ему повезло в ту ночь, первая же проезжавшая мимо него машина остановилась. Подцепила, подтащила к ближайшей заправке.

А он даже рад был всем этим злоключениям, все равно бы не уснул у себя в гостинице после встречи в магазине, и после своего звонка незнакомке. Ожидание новой встречи с девушкой выбило из него понятие состояния покоя.

Шесть часов – это счет времени утром. А вечером, принято считать, наступает восемнадцать часов. От шести до восемнадцати целых двенадцать часов. Почти весь световой день. Половина суток. Ох, и тяжело было прожить в тот день эту половину. Понимал он, что бессонная ночь, изматывающий ожиданием день, привлекательности его, не пышущей юностью физиономии, шарма не придадут. Но времени на принятия водных процедур и наведения марафета у него перед свиданием не было.

Фонтан! Никогда в жизни он так не радовался, увидав городской фонтан. Он бросил машину посередь дороги, кинулся к фонтану и сунул голову в ледяную воду. Милые гаишники, дорогие милиционеры, какие же вы все-таки молодцы, что в тот день он не попал в зону вашего внимания. А ведь его мальчишеские выходки могли закончиться для него не так уж весело.

Машина стоит на стоянке. Букет в руках. И полчаса времени впереди. Не удержался. Прибежал к тому магазину на полчаса раньше.

Парадокс времени. Последние полчаса показались ему длиннее всего того времени, что прошло от слов на другом конце связи: " Там, у входа в магазин, завтра, в шесть». И мысли одолевают нехорошие. Почему-то только сейчас появилось сомнение в том, что она придет, и с каждой минутой сомнение все усиливалось. Ну, зачем он ей? Поигралась девчонка, пошутила при телефонном разговоре. Пошутила. Позвонить ей? Нет! Будет ждать. Или позвонить? Зачем. Время еще не вышло. А просто позвонить и спросить. Придете? Нет! Она же сказала, что придет. Он позвонит, получится, что он сомневается в ней. Нет! Потом позвонит, если… Да, что такое, почему если? А почему нет?

– Молодой человек, Вы не меня ждете?

Кого это? Она? Его? Его! Букет задрожал в его руке, пришла!

– Здравствуйте! Вас! Вот, пожалуйста, букет!

– Ой, это мне? Спасибо! Очень красивый!

– Да это… Как бы… Того… Обычный… Не за что!

Он потом уже жалел, что позвонил ей. Жалел не о том, что разочаровался в девушке сегодня. Жалел, что сделал и делает все для того, чтобы она разочаровалась в нем. Ведь не мальчик давно. Сколько у него было первых свиданий. Не считал. Но немало. А здесь, с ней, он себя из себя выпустил. Выпустил, словно воздушный шарик выпустил воздух. И сдулся. Словно упомянутый им же воздушный шарик. Мысли путались в голове, язык то прилипал к небу, то завязывался в узел, то застревал меж зубов. Руки оказались лишними конечностями. Они постоянно ему мешали. Ноги приобрели шаркающую походку. Плюс потрепанная физмордия, плюс рабочая рубаха и рабочие брюки. Чего он ни за какие посылы не хотел бы тогда, так это посмотреть на них обоих рядом со стороны. Наверное, в тот момент времени он бы возненавидел себя на всю жизнь. Вся прелесть жизни в одной, и нечто бесформенное, непонятное, неопределенное – во втором.