Вера Сытник - Миллениум

И вот – одна, на скамейке, под тихим светом убывающей луны. Вытянутые вперёд ноги в сандалиях удобно скрещены, под сарафаном выпирают крепкие коленки, белые кисти рук спокойны, шёлковая розовая шаль замерла на плечах, будто прислушиваясь к настроению хозяйки, а перекинутая на грудь коса с застрявшими в ней сухими травинками пахнет лугом. Упрямый, волевой подбородок, маленький рот, и глаза – как два тёмных бездонных колодца… У меня дух захватило.

Моя соседка поёжилась. Звёзды в небе растаяли, от реки понесло сыростью – самая короткая и самая странная ночь в году заканчивалась, отрезвлённая близким рассветом. Я спросил, каждой жилой ощущая энергию сгоревшего костра:

– Вам удалось найти папоротник?

Видя, что она не отвечает, раздумывая, начать ли со мной разговор, шутливо добавил:

– Я, кажется, нашёл. – И кивнул на её веер.

Она развернула нарисованную птицу и удивлённо покачала головой:

– В самом деле. Никогда не замечала, что крылья так похожи на папоротник!

Я поразился её голосу, который оказался глубоким, профессионально поставленным. «Наверное, певица», – подумал я, разглядывая её артистический наряд и радуясь тому, что чувствую её близость.

– Кто вы? – спросила она. – Нездешний, это сразу слышно. Но и не москвич, и не из центральной России, там не говорят так чисто. Как очутились у нас в Томске?

– Случайно. А может быть, по инерции выбросило. Слишком быстро бегу по жизни.

– Космополит, значит?

– Можно и так сказать.

– Похожи на гусара – выправка, усы, взгляд победоносный.

– Почти угадали! – рассмеялся я, радуясь тому, что, кажется, зацепил её.

Наклонился и поцеловал в руку ниже локтя, в то место, где заканчивался рукав её тонкой сорочки. Она не пошелохнулась. Я поцеловал ещё раз, и ещё раз, и ещё, руками отодвигая кромку рукава…

– Угадала. Гусар! Не знающий отказа, – сказала она иронично. – Так?

Я молча кивнул, продолжая целовать руку, пахнущую чем-то дурманным.

– Вам понравился праздник? Вы почувствовали его настроение? – спросила она серьёзно, не отнимая у меня своей руки.

– Мне понравились вы и ваш веер, это честно. – Выпрямился, придвигаясь к ней поближе. – И праздник, разумеется, тоже понравился. Вот уж не думал увидеть здесь такое! Полагал, что всё давно забыто. Оказывается, нет. И песни поют старинные.

– Я руковожу этим ансамблем, праздник по моему сценарию. Но, понимаете, – оживилась она в ответ на моё изумление, – мне всегда, каждый год кажется, что в нём чего-то недостаёт. Какой-то мелочи! Вы со стороны ничего не заметили?

– Как же! Заметил! – воскликнул я, радуясь тому, что не ошибся в ней. – В нём нет правды! Вы устраиваете праздник, но не верите в него. Играетесь! А наши предки не игрались, они искренне верили – тот, кто не купается в эту ночь на рассвете, тот колдун! Вот вы купались?

Она рассмеялась. Встала, одёрнув сарафан.

– Пойдёмте!

И понеслась к реке. Ошеломлённо посмотрев на развивающуюся косу, я кинулся вслед за девушкой. Она подбежала к речке, сбросила шаль на траву, уронила туда же веер, завязала узлом волосы на затылке и, как была, в одежде, вошла в воду, руками раздвигая плавающие на поверхности венки с потухшими в них свечками.

– Ну что же вы? – обернулась она ко мне. – Идите же! – И снова рассмеялась, брызгаясь в мою сторону.

А я стоял на берегу, не в силах оторвать от неё взгляда, такой прекрасной показалась она мне, стоящая в воде среди цветов с распластанными в стороны руками. Её таинственное, зовущее лицо разбудило меня, напомнив высокие мечты о любви, давным-давно покинувшие моё сердце. «Язычница!» – с восторгом подумал я и так же, не раздеваясь, шагнул в реку.

Прохладная вода не охладила мой пыл. Я весь горел, приближаясь к ней, а она всё отходила и отходила от меня, отступая всё дальше назад, всё глубже, пока не остановилась, по плечи скрытая водой. Догнав, я взял её за руки и поцеловал в раскрытые влажные губы. Она ответила мне долгим, любовным поцелуем, поцелуем опытной женщины, от которого я тотчас же потерял ощущение времени; потом вдруг оторвалась от меня и поплыла к берегу. Не понимая, куда подевалось моё счастье, я лёг на воду и двинулся за ней.

Сил моих не было смотреть на её молодую, пышущую здоровьем фигуру, всю облепленную мокрым сарафаном, на то, как она развязывает косу. Поэтому, выйдя на берег, я присел молча на траву и взял веер, чтобы хоть на чём-то сосредоточить свой взгляд, лишь бы не смотреть в её сторону. Солнце почти встало. Оно торопливо выкатывалось из-за горы, будто хотело взглянуть на разгром, учинённый Иваном Купалой, и скоро его нежный свет покрыл всю поляну.

– Знайте, что я сделала это впервые, – сказала она, присаживаясь рядом.

– Что? – не понял я.

– Впервые поцеловалась не с мужем! – вызывающе ответила девушка.

Я тоскливо раскрыл веер и стал разглядывать птицу с крыльями, похожими на папоротник.

– Не грустите обо мне! – неожиданно ласково, как другу, сказала она. – Вы встретите свою суженую в этом году. А веер… возьмите! Подарите его ей! Это подарок моего мужа. Пять лет назад он преподнёс его мне на поляне, в такую же ночь. Я скажу, что отдала веер одному человеку, которому он понадобился больше, чем мне сейчас. Муж поймёт. А вот и он, несёт сухую одежду.

Я оглянулся. Точно, к нам приближался крепкий на вид мужчина, под стать ей; сунь ему в руки меч – ни дать ни взять Илья Муромец! Не дожидаясь, когда богатырь подойдёт, я встал и пошёл в направлении города, размышляя, как же мне быть с мокрой одеждой?.. Но как она угадала, что я тоскую о любви?

И правда, я вскоре женился. По любви. И подарил жене этот веер, который по-прежнему напоминает мне ту ночь и то страстное желание настоящей, идущей от сердца любви, которое я испытал, увидев «язычницу» на краю поляны…

Июльский день клонился к вечеру, но от солнца некуда деться! Куда бы Людмила ни повернулась, оно било в лицо фонтаном обжигающих искр, горело, отражаясь в стёклах витрин, и пронзало насквозь листья огромных чинар, с вальяжным видом выстроившихся вдоль дороги. Одно спасение – забежать в какой-нибудь магазинчик, под холодные струи кондиционера, как она это делает во время прогулок по городу, или вовсе не выходить на улицу, пока сухой, палящий жар не стихнет над Ташкентом.

Но Людмила не может ждать, у неё слишком мало времени для знакомства с городом. Через день у мужа заканчивается командировка, и они улетят в Москву. Глупо сидеть в номере, когда специально напросилась в эту поездку – «ради разрядки», как она сказала, в надежде отдохнуть от суматошного ритма московской жизни (редакция, дом, редакция!) и чтобы набраться новых впечатлений. Недельная командировка подходила к концу, был осмотрен почти весь город, но у Людмилы так и не появилось ощущение, что она «разрядилась», не хватало какой-то капли, чтобы почувствовать, что отдохнула. Так что пусть муж готовится к завтрашней встрече, проверяя свои чертежи, а она погуляет.