Валентина Томилова - Пишу журавлиным пером

Чьё-то мнение,

Всё осталось позади,

Всё забвение.

Металась разгульная буря,

Поля, приминая, и лес.

В безумии тучи нахмурив,

Бросалась клочками с небес.

Вот ветра коварная сила

В своём торжествующем зле

Разгульную бурю сместила

И резко прижала к земле.

Резвясь в перепаханном снеге,

Конь гордо вставал на дыбы

И снова, в неистовом беге,

Летел, оставляя следы.

Из чащи волков серых стая

Опасливо вышла на свет,

Но голодом страх заглушая,

Взяла чуть присыпанный след.

В сугробе лыжню проторяя,

Привычно охотник скользил.

И, гильзами снег усыпая,

Он долго нещадно палил.

Даль качалась на ветру

Зорькой пламенной.

Это было поутру

Тьмой израненной.

Оступался, но скакал

Месяц лошадью.

Небо подпирал вокзал

С белой площадью.

Доносился мерный гул,

Далью брошенный.

На пути состав мелькнул,

Припорошенный.

И вагон полупустой

Снами нежился.

Расставалась я с Москвой,

Кто-то встретился.

Задышала пашня в лад с лёгкой просинью.

То ли было по весне, то ли осенью?

Аль озимые взошли, али ярова?

Только в каждой борозде дождь наяривал.

Исчесался о посев, взрыхлил бороду

И помчался обсказать это городу.

Там исшарканный асфальт, пыль разгульная,

Сапогами бьют по ней караульные,

Но дождю те не в указ, он прицелился

И по лужам, по ручьям всласть запенился.

То не пиво, не вино разливается,

Просто чистою водой грязь смывается.

Мне всегда чего-то не хватало,

Для себя чего-то всё ищу.

От вокзала или от причала

Оттолкнуться и умчать хочу.

И неважно, водная ль дорога,

Или рельсов лестничная кладь –

Всё равно до отчего порога

Сердцем или мыслями достать.

И серьёзной седенькой калитке

Помахать рукой издалека,

И берёзке, в листьевой накидке,

Поклониться, загрустив слегка.

Порыжевшая листва яркой осени

И тумана голова, в белой проседи –

Всё смешалось под дождём:

мудрость, молодость.

Неизмеренный объём, жизни

двойственность.

Беспокойство без преград лезет в голову.

С кем бы это разделить, чтобы поровну?

Вот бы тяжесть на плечах поубавилась.

Неизменная мечта, я состарилась.

Строим планы новые беспечно,

Суетимся, создаём уют,

Думая, что мамы будут вечно,

Никогда в иной мир не уйдут.

Но беспечность закусив до боли,

Провожая в невозвратный путь,

Почернев лицом от едкой соли,

Понимая, что нельзя вернуть.

Тяжелеет лёгкая походка,

Над бровями побелела прядь,

В голове тревоги бьётся нотка

От сознанья, что я тоже мать.

Когда улягутся эмоции,

Перечитаю вновь листы.

И стану этих строк невольницей,

Изведав радость красоты,

Где рифм легчайшее дыхание

Являет затаённый лик,

Со сладкой музыкой слияние…

О, поэтический язык!

Читаю Лермонтова, Пушкина,

Запоминаю наизусть.

И эта память в жизни лучшая,

И слёз отрадных не стыжусь.

Города Чехова маленький житель -

Имени славного просто носитель.

Скромно Антошкой зовётся мальчишка,

Но на коленях с рассказами книжка.

С верной собачкой забрёл на полянку,

Бегло читает да гладит Каштанку.

Время летит… повзрослевший читатель,

Первая книга и новый писатель.

Что вытолкнула память из груди,

То по бумаге брызнуло стихами.

Я прошептала с болью : «Пощади,

Позволь не явью, а забыться снами».

Но символами выбились ростки,

Корнями где-то крепко зацепились.

Сжимаю побелевшие виски,

И строки, потемневшие, размылись.

Я – весна голубоглазая

Из подснежников в венке.

Нет, я – лето шустроглазое

Из осоки в парике.

Осень, осень рыжекосая,

В угасанье вялость сна.

Я – зима простоволосая,

Снега блеск и седина.

Среди кочек на болоте

Чутко селезень дремал.

Он отстал от стаи, вроде,

И добычей лёгкой стал.

Нет ни зависти, ни злости,

Коль заряжено ружьё,

То кромсает дробью кости,

Ждёт поживы вороньё.

Как на крыльях взлёт и …падение.

Что сказать ещё? Наваждение.

Не пошёл войной да не взаперти,

Миновал судьбы – сесть на паперти.

Напивался вдрызг, падал замертво,

Нараспашку грудь, сердце заперто.

Признавал порой мысль расхожую,

Призывал тогда силу Божию.

Так катилась жизнь, с прежней смежная,

Будто есть пред ней дверь железная.

Остаётся то, что не прожито,

Поросло травой, да не скошено.

Под ветром метались испуганно тени,

Подвластные полностью вихревой смене.

А тучи тянулись судьбой каравана.

Вот первые капли, как кнопки баяна.

Аккорды, аккорды громового гула

То маршем, то вальсом гроза захлестнула.

Шумели деревья тревожным напевом,

На миг озарённые молнии светом,

А дуб дирижёром стоял неизвестным,

И сам восхищался погоды оркестром.

То утро было золотым,

Морозным и скрипучим.

Казалось солнце восковым,

Сливая свет на тучи.

Речная гладь взялась мостом,

Где пленницей русалка.

Стучит руками, бьёт хвостом,

До слёз бедняжку жалко.

Себя, не время тороплю,

Бросаюсь к ледорубу.

Поспешно руку подаю

И с плеч снимаю шубу.

Растревожилась память,

Разгорелась, как пламя.

Отпылавшие мысли

Горьким вздохом повисли.

Ветер времени пепел

Над землёю развеял.

Ветер потоптался у окна,

Приоткрыл скрипучую калитку.

Чуть качнулась сонная сосна,

Обронила снежную накидку.

Ловко, по-хозяйски, разойдясь,

Обметал продрогшие ступени

И на что-то, видно, рассердясь,

Разогнал предутренние тени.

Брызгами звёзд пляшет небная даль.

Возле окна дышит вьюгой февраль.

Стынут деревья в серебряной мгле.

Стынет узор на оконном стекле.

Блики огня на полу у печи,

Кот коготками скребёт кирпичи.

Известь посыпалась снежной крупой,

Комнатной вьюгой, кошачьей зимой.

Я солнце видела во сне,

Сквозь ветви пробивалось

И, нежно улыбаясь мне,

За шторой оставалось.

Движенье губ, движенье глаз

Лучились в ореоле…

Мне снилось солнце много раз,

Теперь не снится боле.

Белым ветром о былом написано,