Татьяна Авлошенко - Дела семейные. Хроники земли Фимбульветер

Герда смотрит на меня, улыбаясь. Она любит всякие придумки, чем завиральнее, тем лучше. И я нахально пользуюсь этим, чтобы потянуть время, роюсь в жестяном коробе, будто никак не могу найти нужный документ, хотя выписка из приюта Благого Берне лежит прямо под руками, и часто поглядываю через плечо на мою радость, потому как невежливо во время разговора совсем отворачиваться от собеседника.

Ненавижу все, что связано с приютским прошлым Герды. Как она съеживается и тускнеет при одном упоминании об этом якобы угодном Драконам заведении! Человеку не должно быть так плохо.

– Время, время! – вслед за мной, но с другой интонацией повторила Герда и погрозила пальчиком.

Пришлось все же «найти» в ящике нужный документ.

Еще один объект наших изысканий. Герде очень хочется узнать имена своих настоящих родителей.

– Вот. Ты действительно родилась на год раньше, чем мы думали.

– Но, – прочитав, Герда недоуменно покрутила в руках лист коры серого дерева. Текст там был только с одной стороны. Короткий. – Но тут написано только «девочка с темными волосами, глаза зеленые». Почему ты думаешь, что это про меня?

– Про других похожих детей вовсе ничего нет.

– Ларс, признавайся, сам написал?

– Подозреваешь хрониста в подлоге?

– Нет, конечно, но как-то все очень странно.

– И слишком удобно. Под такой документ можно подобрать любую похожую по описанию девушку. А если учесть, что дети с возрастом меняются, то и непохожую тоже. Мама говорит, мы с Хельгой в детстве были гораздо темнее. А у сестры из всех волос только челочка на лбу, коса лет в пять расти начала.

– Но зачем?

– Коса выросла?

– Записывать детей столь… неопределенно?

– Когда берут ребенка из приюта, часто выбирают кого-нибудь поменьше, но не совсем младенца?

– Да. Но какое это имеет… Ой…

Взятый из приюта сирота может покинуть приемную семью, достигнув совершеннолетия. Особенно если не нашел в новом доме любящих родичей и покровителей. Но чем младше дармовой работник, тем дольше по закону он будет принадлежать опекунам. Приют же лишний год получает средства на содержание воспитанника. Или же, прибавив год-два, раньше срока избавляется от нахлебника.

– Вот, значит, как… – Герда смотрела на листок, как на раздавленную мокрицу. – Как же хорошо, что меня забрала Флоранса.

Да воздастся доброй рыжей ведьме еще и за это. И всем прочим тоже, по делам их.

– Хельге будет чем заинтересоваться.

Главный прознатчик Гехта не занимается делами сирот, но вездесущая хесса Къоль найдет кого натравить на приют с проверкой.

– Вот поговоришь с Оле, – я осторожно потянул листок из рук Герды, – возьмете сей документ и пойдете в ратушу. И появится в Гехте еще одна взрослая полноправная горожанка.

– Жаль, что нельзя изменить и твой возраст.

– Угу, снова буду я в семье самым младшим. И до конца зимы считаться несовершеннолетним. Кошмар!

– Долгая какая-то в этом году зима… – вздохнула Герда.

– Она у нас вообще – вечная.

– Но все же с весной есть разница. Например, дикие гуси. Над городом они не летают, а на окраине их можно увидеть каждую весну и осень. Если подняться рано утром на чердак в приюте, было слышно, как они перекликаются.

– Герда, а ворона – птица перелетная?

– За неделю ворона налетала три раза, стоило мне только идти через задний двор. А теперь исчезла, как и не было. Герда, я понимаю, что уцепился за ерунду, но не могу не думать об этой фунсовой птице. Почему она нападала и куда пропала сейчас?

– Может, ворона защищала свое гнездо?

– Посредине зимы?!

– В гнезде не только птенцов выводят, но и живут.

Серьезно сдвинув брови, Герда внимательно обозревала задний фасад ратуши.

– Тут на стене столько разных… – моя радость изобразила в воздухе пальчиками затейливый узор. – Выступов, завитушек. Водосток. Ларс, вот она!

Зеленые ведьминские глаза много острее моих. Я мог бы еще долго пялиться на стену, прежде чем разглядел бы среди лепнины черную клювастую голову.

Не знаю, в чем заключался изначальный замысел творца, прикрепившего на заднюю стену ратуши пустотелое изображение чаши, но ворона весьма успешно использовала этот архитектурный изыск в качестве гнезда. Сидела, погрузившись по плечи, и взирала на нас с особым, только воронам присущим, высокомерием.

– Она? – тихо спросила Герда. – Твоя птица?

– Фунс их различит, на вид все одинаковые. Но вряд ли в одном дворе будут гнездиться сразу две вороны.

– Тогда пойдем домой? Видишь, у нее все хорошо.

Да, надо идти. Что проку торчать в сумерках на заваленном всяким старым хламом заднем дворе ратуши? Идти и перестать морочить голову себе и любимой девушке. Убедились, что ворона на месте, и ладно. Скорее всего ушлая птица украла что-то, на ее взгляд, безумно ценное, и теперь сидит, охраняет добычу. Но должна же она выбираться хотя бы для того, чтобы разжиться какой-нибудь едой?

– Герда, закрой уши.

Снова развернувшись к стене, я свистнул.

Всякий, кто часто бывает в Белом Поле, знает: идти там на крик, а тем более на плач, опасно. Прячущаяся за метелями и туманом нечисть очень хорошо умеет подражать человеческому голосу. Потому попавший в беду опытный человек не станет орать почем зря, а, если есть оружие, выстрелит в воздух. Несомненным сигналом бедствия так же служат лай собаки, рев кхарна, а лучше всего свист. Звонкий, переливистый, слышный на несколько стандов вокруг, понятный каждому стражнику и караванщику. Нежить такого не умеет, она только шипит.

Удалой стражнический сигнал переполошил округу. Взлетела и заметалась за оградой стая птиц. Захлопали оконные рамы, и какой-то любитель раннего отдыха витиевато пожелал шумному хулигану близко спознаться с ночным чудовищем хлыной. Хорошо, что Герда все-таки закрыла уши. Здоровенный кожекрыл, наблюдая, описал над двором широкий круг и степенно удалился восвояси.

Ворона осталась на месте. Она отчаянно крутила головой и подергивала крыльями, но даже не пыталась выбраться из чаши. Или не могла?

Среди прочего хлама на дворе валялась старая полусломанная лестница. Не сговариваясь, мы с Гердой ухватились за нее, подняли, подтащили к стене.

Не отрывая взгляда от вороны, Герда сдернула с головы и протянула мне пуховый платок. Правильно, если буду хватать птицу голыми руками, могу и без пальцев остаться.

Лестница была сущей рухлядью. Перекладины расшатались, болты, удерживающие их, проржавели насквозь. Кому-то лень было тащить хлам до городской свалки, и он бросил его на заднем дворе. Однако ж, этому лодырю все равно можно сказать спасибо.

Сунув Гердин платок за пазуху, я начал восхождение.

– Ларс, я держу.

Спасибо, моя радость. Главное теперь, когда буду падать, полететь в сторону, от тебя противоположную.