Валерий Бронников - Жара. Рассказы

Поняв, что с мотоциклом всё в порядке, Алексей снова почувствовал боль. Теперь сознание переключилось снова на самого себя. Он ещё раз себя прощупал, но кроме ушибов ничего не нашёл, сел снова за руль, но мотоцикл ехать не захотел. Переднее колесо стало подпрыгивать и тереться о вилку. Только теперь мотоциклист разглядел повреждение: обод переднего колеса оказался смят вовнутрь. «Это как же надо удариться, чтобы так сделать?», – подумал мотоциклист. Возможно, смявшееся колесо его и спасло, самортизировало так, что мотоцикл взлетел в воздух вместе с седоком, а не выбросил водителя вперёд по ходу движения. Колесо жалко, но оно ехать позволяло, вращалось, задевая покрышкой о вилку. На первой передаче движение оказалось вполне приемлемо. Только возникло ощущение, что колесо квадратное, так как руль всё время подпрыгивал.

Он так и возвратился домой на первой передаче, проехав через всё село. Никому не было дела до тарахтящего по весенней разбитой дороге мотоцикла. Если бы не болевые ощущения, то ощущения от полёта в воздухе на мотоцикле были бы незабываемыми.

А стального «коня» своего он отремонтирует, поколдует, кое-что заменит, отрегулирует, и опять поедет.

03.2010.

Семён прошёл мимо деревянной проходной и нырнул в видавшую виды дощатую дверь доперестроечного периода. По её внешнему облику видно, что последние двадцать лет она не ремонтировалась и не обновлялась. У проходной скучал охранник, ненавязчиво наблюдавший от скуки за прилетевшим людом. Объяснив ему, что нужен начальник аэропорта, Семён Разуваев прошёл после разрешения несколько десятков метров до перрона.

Семён стоял на перроне и не узнавал аэропорт, от которого веяло каким-то запустением, неухоженностью и тишиной. Кроме рейсового самолёта на перроне других воздушных судов не наблюдалось. Вернулся сюда он через много лет, и в памяти был тот, другой аэропорт, когда всё шумело, крутилось, суетились люди, копошился инженерно-технический персонал, чинно спешили к своим лайнерам пилоты, не торопясь, но и стараясь не опоздать к назначенному времени. Перрон всегда был завален какими-то мешками, ящиками, фермами и прочим грузом так, что самолёту и развернуться при желании негде. Груз не успевали убирать и отправлять далее по площадкам. Маленькие Ан-2 садились и снова взлетали, увозя в своём чреве тонну груза, иногда пассажиров и почту. Стоял неумолкающий шум моторов. Урчали двигатели, как на самолётах, так на машинах и механизмах, обслуживающих всю эту армаду лайнеров.

Сейчас на перроне пусто. Только вдалеке, где раньше располагались самолётные стоянки, стояли остовы от догнивающих самолётов. Разрушительные реформы не оставили ничего. Осталось только то, что невозможно или невыгодно унести или увезти. А то, что исчезало, мало что в последствии использовано по прямому назначению.

Пассажиры медленной вереницей тянулись со своими сумками и баулами к выходу с перрона. Ему бросилось в глаза, что многие тянули огромные клеёнчатые сумки, в которых раньше «челноки» перевозили шмотки из-за границы. На севере это явление раньше отсутствовало. В магазинах существовали стабильно пустые полки со скучающими продавцами. Веяние нового времени коснулось и Севера. На свободные рынки сбыта кинулись сотни мелких торговцев и предпринимателей, которых раньше называли просто и ясно – спекулянты. Формула этого явления проста, как Божий день: купить дешевле, продать дороже. Этим сейчас и занималась львиная доля значительно поредевшего за последние годы населения, оставшаяся без предприятий, работы и во многих случаях без средств к существованию. Негативного отношения к деятельности предпринимателей у населения не возникало, даже наоборот, появилась возможность купить всё, что захочется, были бы деньги. Люди просто работали и зарабатывали себе на жизнь на перепродаже товара и продовольствия. Совхозы и государственные предприятия исчезли. Чем ещё зарабатывать людям себе на жизнь? Тем и зарабатывали, что приспосабливались к новой жизни, кто как может.

Имелись попытки и раньше открывать свой бизнес, создавали кооперативы, но они просуществовали очень недолго и в самом зародыше задушены налогами и проверками. Дольше других продержались видеозалы, но и они со временем тоже исчезли под натиском давления сверху, как нёсшие чуждую для того времени идеологию, пропагандирующие якобы секс и насилие. А теперь эти «секс и насилие» транслируются круглые сутки по всем каналам телевидения. Западная культура упорно навязывается общественности, старикам, детям. Доминирует засилье экранных девиц, ведущих якобы самый правильный образ жизни, распущенных и вульгарных, не имеющих понятия о нравственности и морали. Отношение народа к этим проявлениям западной морали однозначное, но все вынуждены смотреть то, что показывают с обязательной демонстрацией курения и распития спиртных напитков, а потом разбрасыванием в разные стороны окурков и пустой тары – это в том, другом экранном мире, очевидно, считается высшим шиком.

От нахлынувших мыслей отвлёк вопрос:

– Семён, ты что ли?

Семён вглядывался в постаревшее лицо окликнувшего его человека. Он конечно же его узнал, но никак не мог привыкнуть к новому, ему непривычному облику. Семён знал его молодым, энергичным, требовательным, а сейчас на него смотрел пожилой человек с грузом за плечами от прожитых лет, но глаза те же самые, правда, потускневшие, но с живым блеском.

– Я, своей персоной.

– Ты как тут?

– Но ты же здесь? Вот и я здесь, – Семён рассмеялся.

– А ты всё такой же шутник. Я-то никуда не уезжал. Реформы, глобальное переселение – это всё не для меня.

– Разве реформы тебя не касаются?

– Реформы сами по себе, а я сам по себе. Мы существуем параллельно и друг другу не мешаем. Каждый идёт своим путём.

– Хорошо, что ты не растерял свой оптимизм. Работаешь?

– Пока работаю. Самолёты доживают свой век, и я вместе с ними. Чего приехал-то? Погостить?

– Только по гостям и разъезжать. По делу приехал. Двигатели нужны.

– Для АН-2?

– Для него.

Старшинов Володя, помолчав, сказал:

– Ты же знаешь, сколько лет прошло. Двигатели есть, но они все требуют ремонта.

– Мне сгодятся любые.

– Куда же ты их ставить будешь?

– Как куда? На самолёт. Ставим и летаем.

– Вы ребята самоубийцы.

– А куда денешься? Сейчас запчастей не найти, в том числе и двигателей. Ставим всё, что найдём.

– Как же вам разрешают?

– Запрещать некому. Лицензия для полётов есть. Проверяют только бумаги, а остальное никого не интересует. Так и летаем, на списанных двигателях. Числится на самолёте один, а на самом деле стоит другой. Если мне не изменяет память, здесь на складах было всего столько, что можно озолотиться.