Фёдор Летуновский - Как ты там?

– Ты понимаешь? Да нам писец едва не наступил! Это же… Это как… – но Илюша так и не смог найти слов.

Он как-то быстро задышал и стал оседать, я едва успел его подхватить.

– Пошли, нам нельзя стоять, надо идти на дорогу!

– Федя, я не могу… Я не знаю, как мне идти… – пролепетал Илья и я понял, что он растерян ещё больше, чем я.

Мне пришлось просунуть свои плечи ему под руку и обхватить за пояс – так я хоть как-то мог его удержать. Это напомнило мне сцены из многочисленных военных фильмов, где красноармеец отказывается оставить в лесу своего раненного товарища и несёт его на себе, спасая от нагоняющих их фашистов.

И тогда я вдруг понял, что надо делать.

– Слушай меня! – гаркнул я ему ухо, отчего он вздрогнул и встрепенулся, – С левой ноги, шагом марш! Раз-два! Раз-два!

И это сработало. В советской школе нас с октябрятского возраста заставляли ходить строевым шагом, всякие гадские «смотры строя» устраивали у нас чуть ли не каждую четверть, два раза моя пятьсот сороковая школа была на «военном положении» – это мы так готовились к войне с Рейганом в Советском Союзе времён Андропова – если кто не помнит; да и уроки по «Начальной Военной Подготовке» были ох как ещё свежи в нашей памяти. Поэтому Илюша сразу откликнулся на заданный мною ритм, пару раз пошатнулся, но потом всё более уверенно зашагал вперёд. Вскоре я перестал считать вслух – в нашем сознании, отбивая такты, уже заработал внутренний метроном, и шли мы так быстро, насколько позволяло наше состояние.

Теперь ноги несли нас сами, но что-то странное происходило со зрением – на его периферии постоянно присутствовало какое-то движение – вся природа казалась ожившей и мы больше не решались оглядываться назад. Незнакомая местность виделась поначалу ровной, а вблизи вдруг становилась бугристой и рыхлой, словно эти преграды вырастали из земли прямо перед тобой. Казалось, что какое-то злое и опасное существо затаилось в ожидании, чтобы понять, когда мы, наконец, ошибёмся, собьёмся с пути и станем его добычей.

Пару раз у меня неожиданно включалась звуковая память недавнего прошлого – шум моря и девичий смех. Я внутренне содрогался, стискивал зубы, но желание вырваться и покинуть эту чуждую для нас нечеловеческую территорию только предавало мне сил.

Наконец мы увидели бликующие на далёких скалах лучи фар едущей на запад машины.

Взяв эту точку за ориентир, мы стали просто двигаться в её сторону и, полностью утратив ощущение времени, в какой-то момент выбрались на шоссе.

Но что было делать дальше – непонятно. Как-то собрав мысли, я вспомнил, что кроме подаренных мамой двадцати пяти рублей других денег у нас нет – мы всё выгребли, расплачиваясь за проезд до страны чудес, из которой едва смогли выбраться.

Ночью на шоссе опасно светить такими деньгами, а бесплатно нас никто отсюда не повезёт. Поэтому есть два варианта: либо попытаться устроиться прямо здесь, чтобы переждать ночь, либо идти по трассе в сторону Симеиза.

– Конечно, идти! – закричал в ответ Илюша так громко, словно получил контузию, – Не надо тут оставаться!

Впрочем, контужены мы были оба. Я пытался себе представить, чтобы произошло, если б мы не сбежали, а валялись сейчас на том уютном пляжике, рядом с обступившими нас четырьмя существами… и от таких мыслей я проваливался тёмную и жаркую невесомость.

Два раза перед нами тормозили машины, но мы сами, видимо, казались другим людям настолько страшными, а речь наша сбивчива и сумбурна, что они сразу же уезжали.

Впрочем, идти по шоссе было даже приятно, оно представлялось мне безопасной транспортировочной лентой, а вот по сторонам от него что-то постоянно двигалось и шуршало, словно выжидая момент, когда мы окончательно расслабимся и сделаем роковой шаг в сторону. Я даже серьёзно задумался о том, способны ли мои мысли материализоваться, но здраво рассудил, что тогда бы любой наркоман мог бы погрузить мир в хаос собственного кошмара.

А потом Илюша молча дотронулся до моего плеча, указывая на что-то слева от себя, я повернулся и заметил широкую полосу света. Казалось, что она проявляется прямо на глазах – линия горизонта над морем, где должно взойти солнце.

И когда мы поняли, что ночь кончилась, то сели прямо у дороги. Попытались что-то сказать друг другу, но не смогли, потому что едва шевелили языками – у нас ведь и воды даже не было!

Мы сидели на камне, и чем светлее становилось вокруг, тем меньше мыслей оставалось у нас в головах, пока все они не исчезли.

Кажется, я уснул, потому что встрепенулся от странных звуков, какого-то стального цоканья и скрипа, этот шум настойчиво приближался из-за поворота, а потом мы увидели запряжённую в повозку лошадь и управлявшего ей бородатого мужика. Это был крымский татарин, ехавший куда-то в сторону Фороса. Он сам вызвался подвести нас и даже угостил яблоками.

Мы поблагодарили его, когда он высадил нас на верхней дороге над заповедником и с трудом добрели оттуда до нашего лагеря. Там мы напились воды и завалились на свои спальники, а друзьям сказали, что просто опоздали на автобус и добирались ночью на перекладных.

И никто из нас никогда никому не рассказывал эту историю.

То странное лето девяносто второго года я помню уже совсем смутно.

Мы с Илюшей работали продавцами книг в длинном подземном переходе на Китай-городе и поступали на философский факультет МГУ. Оба понимали, что шансов у нас практически никаких, стоило лишь взглянуть на табуны отличниц, золотых медалисток и упёртых ботанов, которые весь год что-то зубрили, но для себя мы решили, что опыт абитуриентства нам не помешает. Тем более, где ещё знакомится с умными и красивыми девушками, как не при поступлении в Университет?

Тогда мы и подружились с сёстрами-близнецами Любой и Надей, лихими выпускницами гуманитарного лицея, которые читали нам стихи Луи Арагона на языке оригинала и умели пить шампанское прямо из горлышка.

В самом начале лета мы планировали заработать денег и устроить в Симеизе уже настоящий музыкальный фестиваль со своей базой и приглашёнными группами, но новости из Крыма были одна хуже другой: Одного известного организатора концертов кинула на деньги местная мафия, так же в разных местах гопники избивали не только неформалов, но и обычных отдыхающих, а украинская милиция не уступала им по свирепости и вымогала деньги у кого только можно.

Поэтому Илюша решил сделать что-то в Москве, но перед этим съездить в Питер, чтобы посмотреть, как обстоят дела там и набраться опыта.

В Петербурге мы первый раз попробовали кислоту, после чего я вернулся домой, а Илюша встретил девушку и остался там до января.

А самым запомнившимся для меня событием лета стало не знаменитое «Гагарин-пати», про которое я слишком поздно узнал и не попал, а Булгаковский Бал в саду «Эрмитаж» – первая вечеринка, где я увидел по-настоящему богатых людей.