Мария Арбатова - Вышивка по ворованной ткани

Собрала вещи в сумку и в две продуктовые авоськи. Оделась, выложила на столик ключи, тихонько вышла из дома и захлопнула за собой дверь. Её провожали только недоумевающие Вера, Надежда и Любовь.

На улице жутко мело, Валя приехала в поликлинику, где работала, прокралась через пункт неотложной помощи в вестибюль своего этажа и заснула в коридоре на сдвинутых стульях. Утром пришли массажистки, стали поить её чаем и выражать сочувствие.

Вскоре припёрся протрезвевший Лебедев, Валя спряталась, а массажистки ответили на его вопросы по Валиной просьбе:

– Прибежала как сумасшедшая, уволилась сегодняшним числом! Сказала, уезжает из Москвы!

Аборт делала в захудалой больничке по месту прописки у Юрика. Вкололи новокаин, который не дал эффекта, то ли вкололи меньшую дозу, то ли так реагировал организм. Руки и ноги были пристёгнуты ремнями, и Вале казалось, что она зверь, попавший в капкан, которого долго и жестоко расстреливает охотник. Она и кричала, как зверь, а мужиковатая врачиха ругалась, перекрикивая её низким поставленным голосом:

– Чего орёшь? Под мужиком небось орала от счастья?

После аборта вернулась в поликлинику и отлёживалась ночь в массажном кабинете. Но поднялась температура, а кровь хлестала так, что пришлось подложить полотенце. Валя запретила себе думать об этом, думала только о том, что убила ребёнка.

В полусне-полубреду увидела бабушку Полю, стоящую как картина в раме калитки в окружении гусей, козы Правды, кошки Василисы и лохматой дворняги Дашки. Бабушка посмотрела на Валю, покачала головой и запела любимую:

Потом бабушка Поля вышла из калитки и побрела спиной к Вале по центральной улице Берёзовой Рощи прямо к лесу, в сторону деревенского кладбища. А гуси, Правда, Василиса и Дашка послушно потянулись за ней. Валя вскочила, бабушке заранее снилось, что случится с Валей, а теперь приснилось Вале. Значит, заболела, надо завтра звонить матери, может, у неё весточка из Берёзовой Рощи.

Утром Валя умылась, выпила крепкого чаю и, несмотря на слабость, встала к массажному столу. Массажистки привели к ней дежурного врача, Валя что-то горячечно твердила ему про тысячелистник, крапиву и кровохлёбку, но он посчитал пульс, велел срочно сделать анализ крови на гемоглобин и показаться гинекологу.

Валя отложила анализ и гинеколога на завтра, было важно доработать и пойти на переговорный пункт. Материному соседу по лестничной площадке поставили телефон как герою войны, и весь дом, включая мать, бегал теперь к нему на переговоры. Но во время работы Валя упала в обморок, её увезли на «Скорой помощи» и сделали повторную чистку. И тоже практически без обезболивания.

Массажистки навещали Валю в больнице, носили тёртую морковку со свёклой и жареную печёнку для поднятия гемоглобина после большой потери крови. А когда ей стало лучше, отдали телеграммы, что принёс в поликлинику Кирилл Лебедев. В первой мать писала: «Послезавтра похороны бабки Поли». Во второй: «Бабку похоронили куда ты делась от Кирилла фокусы твои надоели».

От боли Валя перестала соображать. А тут её осмотрел пожилой картавящий завотделением и сказал:

– Первый аборт, голубушка, всегда огромный риск. Да ещё какой мясник вам его делал? Такой агрессивный эндометриоз практически всегда кончается бесплодием! Но не надо расстраиваться, миллионы женщин воспитывают усыновлённых детей и любят их как своих.

Показалось, что на палату резко опустилась ночь, но по какой-то причине не зажигают электричество. И в этой темноте стало отчётливо видно, что жизнь закончена. К двадцати она попала в Москву, дважды побывала замужем, снялась в кино, потеряла возможность стать матерью и самого дорогого человека – бабушку.

Мир без бабушки, жившей за сотни километров, единственного человека, который Валю действительно любил, показался пустым и бессмысленным. Она вспомнила, что бабушка Поля говорила, волосы с гребешка нельзя бросать на ветер, а отрезанные – «отведут беду», беда останется в них. Попросила у медсестры ножницы, закрылась в кабинке туалета, полчаса резала волосы ослабевшими руками по одной пряди и заполнила мусорную корзину их пшеничным великолепием.

Но ни боль, ни темнота не отступили, зато в голове запульсировали строчки из школьной программы: «Валя, Валентина, что с тобой теперь? Белая палата, крашеная дверь…» Ночью, когда лежала и смотрела в темноту, вдруг ясно увидела в пространстве щель, в которую можно сбежать из этого искромсанного тела и этой искромсанной жизни. И вместо того чтобы залатать её, потихоньку раздвигала и обживала контуры этой адской щели.

А на рассвете украла в процедурной большую ампулу магнезии, умело отколола от неё горлышко, услышала бабушкин крик: «Не смей, говорю! Не смеееей!» И на последнем слоге полоснула по венам на левом запястье…

В этом не было истерики, а был холодный расчёт, которым, казалось, кто-то руководит за неё, помогая догнать бабушку Полю, идущую по центральной дороге в сторону деревенского кладбища, вместе с гусями, козой Правдой, кошкой Василисой и дворнягой Дашкой.

Кровь брызнула фонтаном на ночнушку, на пол, на постель соседки. Валя испугалась, пришла в себя, стала инстинктивно заматывать руку полотенцем, неловко опрокинула чашку. Соседка проснулась от звука разбитой чашки под окровавленным пододеяльником и заорала так, что все повскакивали. Прибежали медсёстры, вызвали дежурного врача и дежурного хирурга, чтоб квалифицированно наложил на руку жгут. Вкололи успокоительное, но Валя и без того выглядела совершенно спокойно и безучастно, словно всё это не про неё.

Подстриженные клоками волосы пугали не меньше, чем остановившийся взгляд и перевязанная рука, и соседкам по палате велели присматривать за Валей, чтоб ещё чего не выкинула. Соседки сложили ей на тумбочку все конфеты и шоколадки из своих передач, но она этого не заметила. Как и не заметила того, что все пытаются разговорить её и утешить.

Медсёстры шептались, что после этого Валю должны отправить в отделение, где под наблюдением психиатров лежат самоубийцы. Так бы и сделали, кабы не пожилой картавящий завотделением. Он переселил Валю в изолятор, сел напротив и долго разговаривал с ней:

– Бабушке было под семьдесят?

– Шестьдесят семь… – прошептала Валя сухими, словно обветренными губами.

– А ты о маме подумала? Представила её лицо, когда она читает телеграмму, что тебя больше нет? Считаешь, что человек должен жить, только если может размножаться? Да ты подойди к зеркалу! Погляди, какую красоту хотела уничтожить! На тебя ж только смотреть праздник!