Mikhail Sadovsky - Голубые ступени / Stepping into the blue

Потихоньку от него (и это было единственное, что она делала втайне от самого близкого человека) она читала книжки об этом, о вечной жизни души, реинкарнации… да никого и нельзя было спросить – только самой разбираться… если бы узнали в консерватории, она бы поплатилась. Жестоко. Да выгнали бы, пожалуй…

А он жил рядом с ней, не замечая других девушек, женщин, что обычно свойственно его возрасту. Он и на неё не смотрел как на женщину. Ему не приходило такое в голову – они были просто друзья. И всё. Она радовалась этому и покровительственно думала: «Он ещё маленький. Мальчики вообще позже созревают!».

Лёгкая тучка набежала на солнце. Резкое изменение света прервало её мысли-воспоминания. «Сейчас. Сейчас, – пробормотала она одними губами. – Сейчас, – и посмотрела на часы. – Ещё пять минуток…». Она закачала головой, вспоминая свои страхи по поводу первой курсовой работы… она писала о композиторе Шебалине, он о Прокофьеве… помогали друг другу… вслух читали… получилось – не зря… сначала их отметили профессора, а потом и читатели, потому что их работы рекомендовали для печати. Теперь у неё появилось много дел, а времени стало не хватать, но только не для него… он был первым советчиком и рецензентом, он первый, с кем делилась радостью, кому дарила свои пахнущие краской странички с автографом… а больше никто и не просил… она ему – он ей…

Замелькали лица, лица… и перед самым дипломом она поняла, что наступает самое страшное – распределение на работу, потому что она не может себе представить, что скоро они вынуждены будут видеться совсем редко. Не бывает же, чтобы так везло долго – столько лет проучились вместе. Теперь диплом, потом работа… он в одном месте, она в другом… нет – вот этого она себе представить не могла. Не могла – и всё. Её красивое лицо с чуть тяжёлым подбородком стало очень напряжённым… она даже сама заметила в зеркале… и ещё улавливала, как брошенный на неё мужской взгляд сначала загорался, а потом ускользал в сторону… и она чувствовала, что не из-за её «уродства» (как она про себя называла), а скорее всего из-за этого написанного на лице и живущего в глазах напряжения… нет, всё что угодно, но не врозь – так всё отчаянно кричало в ней! «Но почему? – возражала она сама себе. – Невозможно же быть всю жизнь вместе! Почему? – опять опровергала она. – Почему невозможно?». И однажды пришедший сам собой ответ ошеломил её: «Потому что я люблю его… Господи, как это случилось? Господи!». Кто же ещё мог ей ответить!

А он ничего не замечал. Где уж ему, когда она сама об этом только-только догадалась! Ему вроде и не нужны были девушки, ему хорошо было с ней.

Все любили его, как любят привычного весёлого товарища, который никогда не откажется помочь, и если лишний рубль завёлся, что случалось крайне редко, всегда отдаст любому. «Раз нужно, – возражал он на её прагматичный укор, что тот „всё равно прокутит“. – Ну, так ему же нужно!». Он не понимал, как можно отказать…

А она всем своим существом напряжённым и сверхчувствительным возражала против предстоящей разлуки и не знала, как быть, что делать… Только не стать смешной со своим чувством, не навязываться, чтобы он должен был страдать из-за неё! Никогда! А без него… Без него… что без него? Это вообще нереально… «без него» для неё не существовало.

Но получилось, как и предположить невозможно…

Все окончившие, да их не так уж и много-то было, и она получили распределение в печатавший их журнал. Получили все, кроме него… «Вы настолько талантливы, у вас такая характеристика, что мы пока не можем подобрать вам места!» – сверхвежливо улыбаясь, заявил ему чиновник в министерстве. Он был убит – и что только не делал, где не искал работы… да ещё без диплома, потому что диплом выдавали после распределения по месту работы… ехидный заколдованный круг…

Она даже поёжилась, вспомнив это время… зато виделись опять каждый вечер… а тут грянуло «Дело врачей». Они и раньше говорили о его национальности (она знала, что такое быть изгоем, после того как забрали отца) – обид и страхов хватало, но теперь просто стало физически страшно… может, оттого, что понимать больше начали, стали старше, а может, и правда: так страшно ещё не было… еврей превратилось в клеймо. Проклятие. Было ясно: теперь без работы – смерть… «беспачпортному»…

И она взялась за телефон. Побежала по друзьям. Знакомым. Знакомым знакомых…

«Ирочка, – спрашивали её, – для кого ты хлопочешь?.. Ты разве не устроена?». И когда узнавали – разговор заканчивался. Но… «Может быть, это чудо, – думала она, когда получилось, – может, я вправду помощь с небес получила?!.». И дома потихоньку целовала крестик, который хранила в шкатулке под бумажкой, покрывавшей дно… напрасно она боялась, что он станет возражать против такого места: «Как? С консерваторским образованием? С красным дипломом и в музыкальную школу?.. – она улыбнулась. – А теперь уходить не хочет». Четыре года прошло…

Она посмотрела на часы – всё, пора идти…

Она не волновалась, не спешила и не думала, заставляла себя не думать, что будет… с тех пор как поняла, что всё равно без него жить не сможет, главное было уже сделано: она нашла профессора, который согласился её оперировать… это оказалось очень трудно. Очень. Один шанс из десяти… зато три сантиметра вверх… она посмотрела на солнце – тучка миновала, и не было в голове больше никаких пошлых слов вроде «всё будет хорошо».

«Удачное время, – только подумала она, – его неделю не будет… маме записку написала… вот и все дела…

Мама, мама… она мне всегда говорила: «Ирка, гляди: влюбишься и пропадёшь совсем. Ты вся в меня, вполовину жить не умеешь…". Мамочка, мама…».

Она подсунула пальцы под широкий ремень на груди, тряхнула плечом, поправляя сумку на спине, и это вернуло её назад – отбросило… и ступени впереди стали просто мокрыми, недаром люди так спокойно шли по ним, ничего не замечая. Она знала, с того момента, как поняла, что любит его, что сделает этот шаг – сделает. Сделает этот шаг – будь он верным или неверным – для неё единственно возможным.

Она на мгновение опустила веки, занесла ногу и наступила на небо… голубизна нарушилась. Отпечатались её мокрые следы – раз, два, три ступеньки… талая вода снова натекла, и небо отразилось в ней – всё стало как было… не всё ли равно ступеням, воде, небу, кто и зачем их потревожил…

She stopped suddenly, surprised to see that the top three steps looked a pale blue. She even threw a backward glance at the broad concrete staircase leading to the heavy oak doors of the old building – the steps behind her were the usual gray color, even darker today because they were wet. But now these – she turned forward again… Water was flowing over them from the plaza in front of the main entrance, covering the stairway like a carpet from the top down, and in this smooth streaming surface could be seen the reflection of the sky – a pale blue March sky, as if it too was flowing down from on high and turning everything pale blue.