Фил Волокитин - Ана Ананас и её криминальное прошлое

Ситуация немного улучшилась, когда вдруг по Репербану пополз слух, что у меня криминальное прошлое. Все немедленно захотели со мной дружить. Я гордилась этими слухами, хотя не совсем понимала, о чём идёт речь. Даже не знала толком что это – криминальное прошлое!

Потом снова появился Олли Клингер. Тот самый, который тогда кружил меня в танго на набережной. Он был ужасный ребёнок и разумеется Бармалей разбармалейнейший. Слово «домашний» и Олли настолько не вязались между собой, будто это были две веревки намыленные. Олли был настолько антисоциален, что иногда даже дома не ночевал – а где ночевал неизвестно. Из домашних животных у него был игрушечный заводной карась в ванной. И ещё раскрашенный в цвета футбольной команды хомяк. Хомяком он владел напополам с папой.

– Какое же у тебя криминальное прошлое, если у тебя и клички-то нет? – презрительно спросил однажды обладатель домашнего карася, поигрывая картами с голыми тётеньками.

Олли носил кличку Нож-для-Огурцов. Родители называли его ласково «огурчиком».

Следовало ли мне и дальше оставаться просто Анной Романовой? Или, может быть, Аной, как здесь говорят – с одним «эн»? Но здесь, на Репербане, Ан вроде как хватало и без меня. И Анн – с двумя «эн», как меня называли до переезда. И просто Энн по английски. И даже Анна Энкидус у нас тут была одна, из старинного рода шумеров. Даже Ан, с одной «эн» здесь нашлось бы, по меньшей мере человек сто пятьдесят. Была в нашем доме, например, соседка Ана, которую называли Анчоусом. И была ещё одна Ана, бедная школьная учительница. Бедная, потому-что звали её Ана Мария Берта Аннегрет Винегрет и это не сокращалось.

Количество знакомых Ан с одной «н» вокруг меня стремительно увеличивалось. Однажды в разговоре между этими Анами промелькнул первый намёк на прозвище – Ананас!

– Ананас в ванной! – завопила одна турецкая дама, увидев, как я топаю вниз по лестнице без одежды, обернувшись одним полотенцем – Ананас! Пользуйтесь другим туалетом. Ах Хотценплотц! Ах лесной разбойник! Ананас в ванной! Ананас в ванной!

Чтобы вам было понятно, Хотценплотц – это тот же Бармалей. Только по-немецки. Ну, а почему Ананас? Непонятно. Наверное, перепутала меня турецкая дама с кем-то другим.

Но главное не это. Главное то, что теперь Ананасом меня стали называть все, даже те, кто не знал, что я Ана.

– Чёрт с вами. Ананас так Ананас.

Мне понравилось. Я уцепилась за свое новое прозвище обеими лапами.

И вот с этого момента-то и всё пошло как по маслу.

Я прижилась здесь, на Репербане и стала Аной Ананасом на всю оставшуюся жизнь. Как будто песочные часы перевернули и время пошло заново. Не вспять, а по какой-то совершенно непредсказуемой траектории. Может быть, это и совершенно неправильно – переворачивать песочные часы своей жизни в одиннадцать лет. Но меня это почти не волновало. Главное – чтобы папа был счастлив. А папа был счастлив как никогда.

«Мы живём на Репербане» – подвела, я однажды итог своей короткой, не особенно бурной, но уже вполне полноценной жизни. Чтобы эта мысль окончательно созрела в моей голове, понадобилась куча времени. Уже третий год шёл с тех пор, как мы поселились здесь. И всего только первый, с тех пор, как мне перестало быть стыдно за то, что я Анна Романова. Редкое репербанское утро за это время казалось таким солнечным. А сейчас даже трава на улице высохла. И я даже не взглянула на свои старые тяжёлые резиновые кеды, а вместо них, вынула из фанерного ящика кожаные босоножки. Настоящие женские босоножки!

Надевала я их от силы пару раз. Оба раза приходилось от них мучительно избавляться. В обычное время я предпочла бы тонуть в папиных болотных сапогах или пользоваться другой резиновой обувью. Но с появлением солнца на Репербане жить по старым правилам уже не хотелось. Сегодня можно было и помучаться. Может тогда и настоящее лето скорей бы пришло.

Кожа на босоножках, это вам не какой-то резиновый кед. От долгого бездействия она скукоживается и твердеет. Надо было поскорее разнашивать босоножки, пока те не превратились в хлам – это было ясно как божий день за окном, даже если этот ясный день собирался испортиться, не дотянув до вечера. Я набралась смелости и натянула босоножку на ногу. Кожа повела себя как живая. Зелёная полоска набросилась на ногу, будто змея. Ногу стянуло так, что на миг показалось, будто я в гипсе. Испугавшись, что сейчас лишусь ноги ради красоты, я сдёрнула босоножку и зашвырнула её подальше. А потом вытащила резиновый кед и затянула его на ноге шнурками – так сильно, как только могла.

Кед, вообще-то был рассчитан на папину ногу. Но если как следует затянуть шнурки, я могла носить его, правда не снимая. На Репербане, обувь снимали, разве что только ложась в постель. Дождь ежедневно полоскал городской асфальт, выполаскивая липкую уличную хлябь, заодно вымывая песчинки, застряшие в подошвах. Лучшие люди города расхаживали по квартире, не снимая обуви!

Что же касается мусора, которого можно нанести в дом, то, при таком ветре, мусор на улице не бросают. Иначе бы он летал в воздухе, как, скажем, снег. Из мусора на тротуаре валялись лишь упаковки от чипсов. Они были лёгкими; ветром их приносило обратно, как только ни убирай. Улица всегда была наполнена мягким уютным шуршанием от летающих обёрток.

Напялив второй кед, я занялась летним чаем. Приготовленный папой холодный чай с запахом ягод был заварен ещё вчера. Оставалось перелить его куда следует. Впрочем, это было вовсе не обязательно. В качестве проявления самостоятельности, можно было вообще отказаться от чая. Выпить кофе, к примеру. Или добавить в чай каплю папиного «шилкина», чтобы понять как это – пить алкоголь. Но пробовать алкоголь я пока ещё не решилась. Зато к определённому этапу своей жизни на Репербане, я научилась пить настоящий свежезавареный чай, а не только холодный, как маленькие. С недавних пор я приспособилась даже кофе хлестать. На людях я переливала его в пластмассовую бутылочку с надписью «молочный коктейль». Так, к слову, делали все бармалейские дети на Репербане.

Обитателям Репербана было глубоко наплевать, что туристы, посещающие Репербан, провожали детей с кофейными стаканчиками слегка ошалевшим взглядом. Странные эти туристы. Сейчас никто никому не может запретить пить кофе на завтрак. Но однажды какая-то правильная семья устроила истерику в гамбургском новостном портале, накатав статью «Дети и кофеин». С тех пор, самым писком моды в городе стало переливать детям кофе в пластиковые стаканчики из-под «Мильбоны».

Честно говоря, вкус настоящего убийственного чёрного кофе, я пока ещё не оценила. Если уж я и пила его, то сразу с тремя килограммами конфет за щекой. Только не подумайте, что конфеты у меня за щекой были сладкими. Всем прочим конфетам, я предпочитала солёные чёрные лакричные кнопки, которые впридачу к солоноватости пахли так, словно в них кошка нагадила. Это были те первые конфеты, с которыми я когда-то заснула во рту. Помните, я расказывала – в тот первый день на границе посреди леса, где стоит чуточку города?