Александр Симкин - Сомнения Роберта Фаррела

– Мисси Фаррел, я пригласила вас сюда не за этим, – она теребила в руках какую-то тетрадь. – У Роберта все хорошо с успеваемостью, во всяком случае лучше, чем у многих других. У вас сообразительный мальчик, умный, ответственный, во многом обязательный. Я всегда примечала в нем ученика, подающего надежды. Но вы правильно сказали, последний месяц повлиял на него очень сильно. Даже сильнее, чем мы с вами можем догадываться.

Она помолчала, будто обдумывая, нужно еще что-то сказать, прежде чем открыть все на чистоту.

– На прошлой неделе учительница литературы задала ребятам сочинение на тему «Мой лучший друг».

Мадам Потсс протянула Рейчел тетрадь Роберта по литературе.

«Домашние задание, – прочитала Рейчел. – Сочинение на тему „Мой лучший друг“. Мой лучший друг – это смерть. Многие считают смерть очень печальным и грустным событием. Но я думаю, что это лучшее, что может произойти с человеком в его жизни. Смерть всегда преследует человека, а люди, которые забывают о ней, поступают глупо…»

Рейчел внимательно прочитала все, что написал Роберт. На ее лице не дрогнул ни одни мускул. Она закрыла глаза и крепко сжала тонкую тетрадь в длинных пальцах. По щеке ее пробежала слеза.

– Вот еще, – мадам Потсс достала из ящика под столом еще одну тетрадь. – Это рабочая тетрадь Роберта. Преподаватель по математике взяла ее, как и тетради остальных ребят, на проверку. Вот что она обнаружила.

Мадам Потсс открыла задний форзац тетради и показала Рейчел. Обложка была исписана крупными словами.

– Что это? – спросила мама Роберта.

Мадам Потсс протянула ей тетрадь.

– Это написал ваш сын… Миссис Фаррел…

Казалось, Рейчел ее не слышала, точнее не могла услышать.

– Рейчел…

Она подняла глаза.

– Рейчел, если ты не сможешь справиться сама, позвони мне, и мы найдем для Роберта психолога. Управление образования обязано предоставить в таких случаях штатного детского психолога.

– Но… Роберт нормальный ребенок, – умоляющее сказала Рейчел.

– Роберт хороший ребенок, но с его психикой может происходить все, что угодно. Понять это сможет лишь только психолог. Быть может, это всего лишь небольшой срыв. Понаблюдай за ним. Посмотри его вещи, тетради, книги. Если найдешь еще что-то подобное, дай знать мне. Все это нужно показать психологу.

– Хорошо, мадам Потсс, – Рейчел чувствовала материнскую заботу рядом. Близко. Она исходила от этой женщины. Сейчас она показалась ей не такой жесткой. Рейчел поняла – она увидела настоящее лицо мадам Потсс. Это было лицо матери, которая испугалась за своего ребенка. – Спасибо, – сказала она и вышла за дверь.

Рейчел вернулась уже затемно.

Роберт спал в своей комнате. Она тихонько вошла, включила ночник, который стоял на столе, и стала осторожно перебирать тетради сына. Мальчик мирно спал, не заметив возвращения матери.

Она перевернула все рабочие дневники Роберта и учебники. Рейчел вытерла выступившие слезы и успокоилась. Это был лишь нервный срыв, фантазии ее мальчика, единовременные, неожиданные. Ничего страшного не произошло, все хорошо. Она умоляла, заставляла себя принять это спокойно. И винила, винила за невнимательность, за беспечность, называла себя плохой матерью. Она осыпала себя всеми ругательствами и не видела ничьей вины, кроме своей.

Вдруг в руки ей попалась зеленая тетрадь. Рейчел увидела знакомый почерк.

Она боялась переворачивать страницу. Но сделала это.

Слезы хлынули из глаз. Рейчел зарыдала, не сдержала вскрика.

Она схватила тетрадь и бросилась из комнаты, чтобы не разбудить сына. Женщина добралась до кухни, оперлась спиной о холодильник и съехала вниз по нему, сбивая разноцветные магнитики. Казалось, вся тяжесть мира обрушилась на нее. Грудь и спину объяла неимоверная слабость, которой раньше она не испытывала.

– Ты заберешь ее, мама? – услышала она за в дверях кухни.

– Да, сынок, я заберу ее, – сказала она, утерев слезы.

– Я не хотел делать тебе больно…

– Ты ничего не сделал, все хорошо. Ложись спать.

– Тогда зачем ты забираешь ее у меня? – пролепетал мальчик.

– Понимаешь, милый, в жизни есть вещи… – она задумалась, – от которых стоит держаться подальше. И мы должны ограждать друг друга от таких вещей, чтобы всем нам было хорошо. Засыпай.

Прежде чем Рейчел закрыла дверь, Роберт сказал:

– Это сказал мне дедушка.

Больше Роберт никогда не видел своих записей. В школе на него навесили ярлык «ребенок с особенностями в развитии».

О том, что мама не сожгла, не изрезала, не порвала эту тетрадь, он узнал только спустя несколько лет. Рейчел так и не смогла уничтожить слова своего отца или тем более отдать их на растерзание психологу. Где-то в глубине души, интуитивным чувством, на которое способны только женщины, особенно матери, она поняла, что этот разговор касается только внука и деда. Она спрятала тетрадь, уповая: когда Роберт повзрослеет, он сам разберется, как с ней поступить.

С тех пор прошло тринадцать лет.

Писатель – не человек, субстанция, которая призвана впитывать все, что неспособны впитать окружающие. Вся боль, радость и страдания, которые отскакивают, как лучи света от зеркала чувств обыденного человека, вынужден впитывать писатель.

Неназванный глашатай времени. Они читают книги и думают, что все написанное – плод фантазии автора. Вы сами породили этот мир, глупцы! Писатель лишь кровью отхаркивает его на бумагу, корчась в ужасающих спазмах.

Каждый писатель создает себе тот мир, в котором он хочет себя видеть; тот мир, в котором он живет. Если обыденный человек принимает, хочет он того или нет, придуманный художником мир, то писатель моделирует свой собственный.

Блажен тот, кто увяз в детективах и дешевых романах!

Мой мир рожден из сгустка боли, клубка отчаяния. Как голый ощущает конец мира в толпе одетых людей, так и я мечусь в пределах своей черной комнаты, пытаясь разорвать мир, рожденный мной поневоле.

Как избавиться от него, не уничтожив, не предав весь смысл собственной жизни? Когда наступают моменты просветления, и кажется, что симптомы начинают отступать, я, как капризный ребенок, испугавшись, что его родители не шутят и вот-вот оставят его одного на улице, когда он не хочет возвращаться домой, бегу, рыдая и всхлипывая, в объятья своего выдуманного мира, чтобы спрятать свои мечты и страхи за его мучительную заботу.

Каждый писатель сам создает в себе тот мир, который он хочет любить и ненавидеть.

Люди называют это ощущением жизни.

Они говорят: он просто чувствовал несовершенство этого мира.

Они говорят: его внутренний мир был основан на переживании своей несостоятельности, на детской психологической травме. Когда он был маленьким, отношения в семье складывались не лучшим образом. Отец бил мать, которая прибегала заплаканная в детскую комнату, где юный гений собирал свои пирамидки и не мог понять, почему его мама плачет, а отец кричит так громко.