Валерий Столыпин - Всё зачеркнуть. И всё начать сначала

Ну и пусть!

Автобус остановился, открылась дверь. Сзади подтолкнули. Пассажиры посыпались наружу как горох.

Полина подвернула ногу, упала на колени. На неё навалился толстый дядька, смял, как промокашку, уронил на грязный асфальт.

Как же ей было обидно!

До мечты, до пруда, лебедей, берёзы с надписью, до скамейки и мороженого, до вчерашнего счастья оставалось несколько сот метров и такая неприятность.

“Неужели это судьба? Значит, пути назад нет? Но я не хочу жить так, как сейчас, до конца своих дней!”

Эти и десятки других мыслей больно кололи и карябали где-то внутри, то ли в голове, то ли в районе груди.

Полину вдруг подхватили сильные руки, рывком поставили на ноги.

– Полина… Суровцева? Я думал, ты здесь больше не живёшь. Триста лет тебя не видел. Надо же, какая ты стала красотка! Как же тебя угораздило так упасть! Ладно, нет худа без добра. Зато я тебя повстречал. Как же я рад!

– Сёмка, Пантелеев, я бы тебя ни за что не узнала. Повзрослел, возмужал. Извини, мне сейчас не до тебя. Видишь, во что превратилось платье. Придётся на такси домой ехать, а я так хотела покормить лебедей. Целую вечность не выходила из дома.

– Чего так, болеешь?

– С чего ты взял?

– Бледная, прозрачная… Но тебе идёт. Господи, о чём я… ты всегда была самая-самая. Помнишь, Полюшка…

– Семён, извини, видишь, что со мной? На нас все смотрят, словно в кунсткамере на заспиртованный эмбрион. Колени в крови, платье грязное, руки… ещё ты. Так хорошо всё складывалось, такое настроение было… солнечное…

Из глаз Полины потекли слёзы, хотя она старалась их затолкать обратно.

Сёмка обнял её, прижал к себе, – не обращай внимания. Сейчас потеряют интерес. Ты ещё не забыла, что я вон в том доме живу? Теперь полноправный хозяин и совсем один. Родители к бабушке уехали, думаю надолго. скорее всего навсегда. Парализовало бабулю. Жалко, такая замечательная… я так любил к ней на каникулы ездить… да!

Удивительно, но Полине было ужасно приятно, что бывший одноклассник уделил ей внимание, принял деятельное участие в не очень приятном приключении.

Умом Полина понимала, что следует отстраниться, показать, что они уже не дети, ведь она серьёзная замужняя женщина, тем более мама, но что-то внутри сопротивлялось.

От удовольствия Полина прикрыла глаза. Ещё мгновение и она замурлычет, как довольная жизнью кошка.

Наверно именно участия, теплоты, прикосновений девушке так не хватало сегодня, сейчас.

– Пошли ко мне. Постираем и высушим твоё платье, с этим теперь просто: бытовая техника сама всё сделает, только кнопки нажимай. Полчаса, час и всё будет готово. Ещё успеешь лебедей покормить. Желания обязательно нужно исполнять, иначе они будут стучаться в мозг, и требовать сатисфакции. Шучу. Ну что, идём? Коленки твои бедненькие вылечим, помоешься. Горячую воду пока не отключили.

– Семён… спасибо, но нет. Я замужем, у меня сын. Это неудобно, неправильно, наконец. И вообще… сам понимаешь… стыдно идти в гости к одинокому мужчине.

– Ты очень удивишься, Суровцева, но я ещё не мужчина. Честное пионерское.

– А разве мне это нужно знать? Нет, я никуда не иду.

– Ладно, сейчас такси поймаю. Только адрес на всякий случай запиши. Мой и свой. Я тебя потом разыщу. Но думаю, будет лучше и правильнее, если домой ты придёшь тихо, незаметно: чистенькая. довольная жизнью. Зачем привлекать лишнее внимание? Ты не подумай, Полинка: все приличия будут соблюдены, тем более, что тобой расставлены все точки над i. Вспомним юность, – “нам жизнь свою не повторить никак. Осталась молодость за гранью где-то. Бывало, – попадали мы в просак… но песня наша до конца не спета. И есть ещё возможность изменить, всё то, что нам не удалось когда-то. И нужно продолжать мечтать и жить, и не корить судьбу, что виновата.”

– Хватит лирики Пантелеев…

– Ладно, уговорил, – неожиданно для себя скороговоркой выдала Полина, – стираем скоренько, пьём чай и расстаёмся друзьями.

– Прощай… и ничего не обещай… и ничего не говори… а чтоб понять мою печаль, в пустое небо по-смо-три-и… Ты помнишь, плыли в вышине… и вдруг погасли две звезды, но лишь теперь понятно мне, что это были я и ты… Да… я и ты, Полина Сергеевна Суровцева. Я и ты… были…

– Не ёрничай, Семён. Посмотри, что с моим новеньким платьем. Муж меня убьёт. Он мне его на день рождение сына подарил. Не время сейчас для лирики: нужно спасать подарок.

Шли молча. Семён то и дело оглядывался на Полину, порывался взять её под руку, но не решался. Девушка была слишком напряжена, наэлектризована: того и гляди упрётся и не пойдёт.

– Заходи. У меня тут реальный бардак, творческий, так сказать, беспорядок. Не обращай внимания, для холостяка это норма. Снимай платье…

– Чего… как… какое платье! извини, пожалуй я пойду.

– Что ты ершишся. к каждому слову придираешься? Не ищи скрытых смыслов. Их нет. Вот халат. Великоват, конечно, зато новый. Хочешь – рубашку мою надень. Она длинная, вместо платья сгодится. Или вместе с платьем в стиральную машину полезешь? Чего стесняешься? Раслабься. У моей стиралки функция сушки, потом прогладим и пойдём в парк, к лебедям. Я пока чай организую. Тебе зелёный или чёрный?

– Без разницы. Половину чашки. я с холодной водой пью. И без сахара.

Пока платье крутилось в барабане стиральной машинки, Полина ополоснулась под душем.

Она немного успокоилась, перестала сопротивляться обстоятельствам.

У Семёна было уютно. Она хорошо помнила эту квартиру, много раз справляла здесь его дни рождения, учила уроки, играла.

Потом лечили её разбитые коленки.

Сёмка обрабатывал ссадины, а у Полинки от его прикосновений, хотя здорово жгло и саднило, кружилась голова, где-то внизу становилось жарко и щекотно.

Полинка тайком покрутилась в мужской рубашке перед зеркалом, пока Сёмка накрывал на стол.

Она себе нравилась.

Оглянувшись, удостоверившись, что Семён не видит, Полина радостно подмигнула себе, скорчила несколько раз потешные рожицы.

Ей почему-то было хорошо и спокойно, хотя это не её дом и вообще ситуация больше чем странная.

В Сёмкиной рубашке было непривычно удобно. Мягкая ткань приятно холодила, от неё так здорово пахло чем-то до боли родным: наверно просто показалось… чем-то знакомым, терпким, что вызывало странные ощущения.

У Полины появилось игривое настроение.

– А помнишь, Сёма, – сказала она, зайдя на кухню, где был накрыт стол, – мы с тобой…

– Конечно, помню, Полиночка. Я всё помню. Я тебя всю жизнь буду помнить.

– С чего бы это?

– Да так… потому… потому, что ты самая-самая, только и всего. Ты в этой рубашке такая…

– Не говори, Сёмка, я даже сама себе понравилась. Теперь всегда буду Ромкины рубашки надевать. Так удобно.