Александр Михалин - Привычка выживать

Потом я плыл по плотной приятно-холодной воде. И в такт дыханию спокойно думал о том, что сделав то, что сделал, я доказал своё преимущественное право на выживание в искусственной человеческой среде. Само озеро хранило это доказательство в себе, на глубине двадцати метров. Там, в вечной тьме, на озёрном дне лежали останки тела, пустая оболочка, когда-то вмещавшая моего друга, всю его наполненность жизнью, всю его возможную гениальность программиста. Моего единственного друга.

Генеральный директор банка не станет, как школьник, спускаться по аварийной лестнице в парочке за ручку, допустим, с вице-директором, торопливо перебирая ступени шагами. Он не станет прыгать с гиканьем в оранжевую матерчатую трубу, топорщась локтями, чтобы звонко плюхнуться потом на дутый мат. Потому что ему так не годится. Генеральному директору банка нужна солидность даже в спасении от опасности. И я делал ему совершенно особенное предложение:

– Система эвакуации. Похожа на лифт, но не лифт. Не имеет вращающихся элементов, тросов, приводов – всего того, что могло бы перекосить, закусить, заклинить, оборваться. Надёжность. Капсула-кабина опускается силой собственной тяжести. Первоначальный импульс придаёт заряженная пружина. И, в отличие от лифта, у системы нет общих конструктивных элементов со зданием. Прислоняется к стене, а не встраивается в стену. Дом рухнет, а она останется стоять. Собственный каркас. Вот так это будет выглядеть архитектурно.

Я подал банкиру диск. Он вставил его в компьютер, открыл и стал смотреть. А я тем временем продолжал рассказывать:

– Вполне вписывается в стиль вашего здания. И потом, расположение не на фасаде – у задней стены.

Мне не нужно было стоять за спиной или рядом с банкиром, чтобы пояснять то, что он видел на экране монитора: я знал демонстрационный ролик наизусть. К тому же, в стёклах очков генерального директора отражались и мелькали крошечные картинки, такие невнятные, что я их скорее угадывал. Но угадывал удачно. Я продолжал сидеть на своём месте, смотреть в глаза банкира, точней, в стёкла его очков, и ровным голосом говорить:

– Вы входите в кабину капсулы. За вами опускается и блокируется дверь. Вы уже находитесь в надёжно защищённом месте. Но затем капсула начинает движение по направляющим вертикально вниз и опускается в неглубокий тоннель. В тоннеле она движется по слегка наклонной горизонтали, отъезжает от здания на десять метров минимум и останавливается. Вскрывается люк, вы выходите на поверхность. Эвакуация завершена.

– Впечатляет. А сколько людей вмещает эта… капсула?

– От трёх до двадцати. Но если мало, можно установить вторую систему, спаренную.

– Нет, нет. Обойдёмся одной. На пятнадцать-двадцать… пассажиров.

Я улыбнулся про себя. Сделка совершалась. Генеральный директор начал смотреть ролик заново. Опять в стёклышках его очков замелькали картинки. Его вопросы и мои ответы ушли в область технических и денежных цифр. И наконец, мы с генеральным директором встали и пожали друг другу руки. Он сказал, что надеется на наше сотрудничество в будущем, а возможно, и в других филиалах банка.

Представление о будущем.

В тот самый миг, когда диск раскрывал своё содержимое в компьютере генерального директора, хищная программа переползла в систему компьютера, разделилась на бессчётное число зародышей, спряталась в укромных уголках, свернулась незаметными калачиками, притаилась, прикинулась полезными составляющими малоиспользуемых функций. И теперь каждый раз, когда генеральный директор будет со своего компьютера входить в денежные системы банка, программа станет атаковать. Мягко. Неощутимо. Как пыль носимая ветром. Как лёгкий налёт на хозяйских командах.

Роями крошечных, но самостоятельных частиц программа начнёт проникать сквозь защитные толщи используя каждую щелку. А если не найдёт ни одной трещинки – проделает их сама, как вода точащая камень. И при каждом включении программа будет проникать всё дальше и дальше всвятая святых, в промежутках таясь на перифериях или на виду, подобно хамелеону, и наращивая силы.

Пройдут недели, месяцы, может быть год или полтора. Уже и первопричинный диск покроется пылью в дальнем углу шкафной полки. Уже и генеральный директор забудет, что когда-то жал мне руку. Но в один обыкновенный рабочий день одна-единственная молекула программы доберётся до главной командной зоны и раскроется, и выстрелит одним-единственным приказом. В то же мгновение вся программа самоуничтожится, выполнив своё предназначение.

Поднимется бесшумный вихрь из сорвавшихся с места десятков, а может даже сотен миллионов виртуальных денежных единиц и полетит кочевать по миру банковских счетов, заметая собственные следы, чтобы потом понемногу осесть на моих счетах, превратиться в реальные деньги. Придут мои агенты и переложат денежные кипы с места на место, окончательно обрубив все концы.

И никто ничего не узнает. И никто обо мне и не подумает.

Конец представления о будущем.

Улыбаясь ответно генеральному директору банка, я в тысячный, миллионный раз встретил на поверхности моего сознания мысль о том, что любое, даже самое дорогостоящее выживание – всего лишь отсрочка того момента, когда пустая оболочка, совсем недавно до этого содержавшая жизнь, ляжет истлевать в толще пустоты.

Моя слабость? Моё поражение? Вопрос для каждого шага навстречу. А шёл я на встречу с ней.

Моё стремление к ней – мой изъян? Я спрашивал себя, а в это время в цветочном магазине мне продавали в красивое услужение букет – для неё. И в другом магазине снимали с верхней полки коробку конфет – её любимых. А я? В её жизни я тоже любим? Или без всякого «тоже», просто любим?

На фасаде её дома жили странные лепные ангелы: только красивые равнодушные лица и крылья. Я открыл высокую дверь её подъезда. Третий этаж, шесть пролётов, девяносто ступеней. И мысль о том, что если бы я вдруг – вдруг? – исчез из её жизни, то конфеты, пожалуй, в ней остались бы. Точно остались бы. И стихи обязательно остались бы. Её стихи. Она умеет ловить в нигде и овеществлять словами бабочки стихов.

Воспоминание.

Солнце, солнце, солнце льётся на широкую веранду. Убежавшие от кленовых листьев солнечные зайчики перемигиваются друг с другом на плетёных стульях, столе, диванчике, на её плечах, на крышке ноутбука со знаком надкушенного яблока, на голубеньких цветах-колокольчиках в высокой вазе.

– Пойдём на озеро, – говорю я, – До обеда успеем искупаться.

– Подожди, сейчас закончу, – отвечает она, продолжая усеивать белёсость экрана чёрными буковками. А я смотрю, смотрю, смотрю, прорисовываю в душе её профиль.