Игорь Мосин - В поисках счастья

Так продолжалось почти год.

Учиться Коля хуже не стал. И в хоровую студию при Дворце пионеров ходил исправно. Петь он любил, хотя многие ребята во дворе называли это девчачьим занятием, на что Коля не обращал внимания: когда он пел – представлял в зале Аню, слушающую, как он красиво поёт, как им восхищаются другие девочки, как хвалят педагоги, убеждая маму всерьёз подумать о музыкальной карьере сына.

Иногда Коля начинал говорить с предметом своего обожания вслух, правда, при этом самого «предмета» рядом не наблюдалось. Но он упрямо доказывал призрачному собеседнику: им надо дружить, ведь именно он первый разглядел её красоту, только он может её понять, оценить по достоинству, поэтому надо вместе ходить в кино, в театр.

Как-то отец пришёл с работы уставший, но счастливый и довольный.

– Вот, жена, гордись! – важно протянул два билета, – за отличную работу поощрили грамотой и билетами в филармонию. В субботу идём на концерт.

Мать обрадовалась, разрумянилась (всегда краснела при смущении, ничего не могла с собой поделать), поцеловала мужа.

– Надеюсь, скоро пойдём на концерт нашего сына.

– Я тоже надеюсь.

Решение пришло неожиданно, хотя созревало давно – найден долгожданный повод подойти, предложить нечто стоящее: вместе сходить в филармонию. Три дня Коля обдумывал все «за» и «против»: как и где скажет о своём предложении Ане, в чём пойдёт на концерт, как расскажет о своём скором выступлении в этом зале. О родителях не думал – они выпали из его зоны внимания. В школе или после уроков подойти к Ане с билетами невозможно: она всегда находилась в окружении других ребят.

Но выход нашёлся.

Субботним утром, взяв с серванта пригласительные, отправился по заветному адресу. Дверь открыл невысокий мужчина.

– Здравствуй, мальчик. Тебе Аню?

Прямой вопрос застал врасплох. Кого же ещё?

– Ты заходи, не стой в дверях, сквозит.

В маленькой прихожей тесно, неудобно и неуютно.

– Аня, к тебе!

– Кто?

– Не знаю, парень не представился.

– Если Серёжка, скажи, я сегодня гулять не пойду.

– Это не Серёжа. Тебя как зовут?

– Коля.

– Тёзка. Будем знакомы: Николай Степанович Лещевский – майор военно-воздушных сил, – и уже вглубь квартиры, – это Коля.

– Какой Коля?

– Выйди, светик, не стыдись, тут и узнаешь.

От шутки Коля смутился ещё больше, готовый немедленно развернуться и уйти, как в дверях комнаты появилась Аня.

– Камаргин? Ты откуда?

Отец хмыкнул:

– Дочь, я думал, мы воспитали тебя лучше. Вначале принято здороваться. Даже в сказке Иван говорит Бабе Яге: накорми, напои добра молодца, а потом спрос учиняй.

– Может его ещё и спать уложить?! Привет. Чего пришёл?

– Здравствуй. Я вот… билеты… пойдём сегодня на концерт? – из-за пазухи купленного на вырост пальто неуверенно извлёк слегка помятые пригласительные.

Уголки девичьего рта опустились, носик сморщился, изобразив на лице брезгливое недоумение:

– С чего это?

Усмехнувшись, Лещевский пришёл на помощь юному кавалеру.

– Концерт – это зд о рово. Но сегодня мы запланировали сходить на каток. Пойдёшь с нами? А через месяц вернусь из командировки, сходим на концерт.

Знал бы Коля, что произойдёт через месяц!

Округлив глаза, Аня медленно повернула голову в сторону отца.

– Он кататься не умеет.

– Почему, умею, – откуда эта смелость, – пойду!

Отец улыбнулся:

– Тогда беги за коньками! Встречаемся через час на стадионе.

Счастливее чем тогда, когда стремглав нёсся домой за коньками, он себя в жизни больше не чувствовал.

Под нескончаемый «один раз» Анны Герман катались долго. Когда подмерзали, заходили в крытую часть стадиона, угощались купленными Николаем Степановичем пирожками с капустой и сладким чаем. За катанием разговорились. Помог Анин отец, исподволь расспрашивая, чем Коля занимается, чем интересуется, часто ли ходит в филармонию, кто его родители. Отвечая на простые вопросы, Коля незаметно преодолел смущение, открывшись совершенно с новой стороны. Когда отец узнал, что мальчик поёт в хоре, многозначительно посмотрел на дочь, по-особенному покачав головой.

Домой возвращались в седьмом часу: они с Аней впереди, Лещевский чуть поодаль.

– А ты ничего, можно с тобой дружить. И катаешься хорошо. На фигурное катание ходишь?

– Нет. Это меня папа научил. Он знаешь какой?! Он всё может!

– Заходи в понедельник за мной, вместе в школу пойдём.

– Хорошо… А как же Воронцов?

– А что Воронцов? Втроём и пойдём. Он портфель понесёт, ты – сменку. Идёт?

Холодок пробежал по спине, как предчувствие нехорошего: вроде вот оно – счастье, а уже понял – нет! Упустил! Или ушло?

Зайдя в подъезд, услышал отцовский бас:

– Куда ты дела эти чёртовы билеты!

– Да не брала я их! Как ты положил на сервант, так там и лежали.

– Тогда куда они делись? Ноги у них выросли? Сами в филармонию ушли?

«Это конец! Что я наделал?!»

– Ты где был? На катке? Раздевайся.

Коньки соскользнули по безвольной руке, гулко стукнув о деревянный пол. Расстегнуть пальто при отце не смел – под ним из нагрудного кармана пиджака торчали билеты.

– Чего ты ждёшь? Раздевайся, ужин давно остыл. Следующий раз будь любезен ставить нас в известность, если уходишь так надолго, и приходить вовремя, когда вся семья ужинает.

Делать нечего. Он вынул из-за пазухи мятые, пропитанные счастливым потом пригласительные и, зажмурившись, протянул отцу.

Вот тогда отец впервые обратился к нему: «сын!»

Интересно, отец помнит эту историю? – подумал, поднимаясь в роскошный зал заседаний по мраморной лестнице.

Говорили, как всегда, много, долго, и всё вокруг дела. Наши заседания – национальная черта, скорее даже – болезнь. Учиться надо у муравьёв. Никаких заседаний, а «план» выполняют, и ни одного выпившего на работе. Сколько я времени на таких заседаниях потерял? Полжизни! А умножить на всех присутствующих? А по всей стране?! Да перевести в человеко-часы? Как у Райкина – это ж сумасшедшая цифра получится! Мне за это открытие надо Нобелевскую премию дать. Хотя какое это «открытие». Все всё понимают, а никто ничего сделать не может. Или не хочет? Но ведь, действительно, сколько времени утекает сквозь пальцы. Скажи сейчас: «Товарищи! Давайте сразу приступим к работе!» В «дурку» попадёшь. Как это – перейти к работе?! А кто руководить будет: планировать, отслеживать, разрабатывать рекомендации, составлять инструкции, проверять отчётность, проверять проверяющих отчётность? Вот и живём по русской пословице: семеро с ложкой. Хорошо, если семеро. Сейчас все двадцать с ложкой, и ложки всё больше, а плошка всё мельче. Штопаем Тришкин кафтан, который выбросить давно пора и новый сшить. Да кто шить-то будет? Эти? Они и кроить не умеют. Посмотришь на план застройки города – и вспомнишь Энгельса недобрым словом. Зачем этот пролетарский капиталист пчёл обидел: даже самая лучшая пчела не сравнится с плохим архитектором! Потому что у архитектора присутствует план, чертёж, а пчёлы строят соты по наитию. Действительно, не сравнится! Возможно, он имел в виду обратное?..