Корней Азарофф - Игрушки для хороших парней

– Им надо в тюрьме сидеть, а не на свободе шляться! – слепо гнул свое Лэс, не заметив, что уже не говорит, а орет. – Твой долг посадить их, а не просить у них помощи! А ты их друзьями называешь! И кто ты после этого?!

– Не судите о человеке по его друзьям – у Иуды они были безупречны… 5 5 Автор цитаты Поль Валери (Paul Valéry) – французский поэт, эссеист, философ. – сказал Купер, скорее отвечая собственным мыслям, чем коллеге. Роделло его в любом случае не услышал.

В итоге Эрик остановил машину, повернулся к напарнику и стал просто на него смотреть. Все существо Лэсли, вся его сущность, восставала против того, что он увидел, но проблема скрывалась не столько в нем самом, сколько в его беспрекословном подчинении правилам. Купер, проработав с ним год, в течение всего этого времени откровенно недоумевал: что заставило Дэна Кинга принять Роделло в состав спецкоманды, действия которой могут не укладываться в рамки закона? Неужели тот факт, что Лэс на своем потоке оказался лучшим курсантом?

Но, черт, он же действительно тошнотворно правильный – как хренов квадрат! Прям, ходячее Святое Писание. Из грехов – только один: курит.

В конце концов, Куперу надоело пламенное выступление Лэсли, и он безапелляционно его перебил:

– Все сказал?

Роделло, несмотря на потерянный на несколько минут самоконтроль, услышал этот вопрос. И, главное, он услышал тон, каким вопрос был задан. Тон не предвещал ничего хорошего и служил предупреждением – внимание, Купер начинает злиться. Фраза «Не буди во мне зверя» к тому времени теряла смысл, потому что зверь был уже разбужен. И тогда исчезал куда-то хорошо всем знакомый друг, коллега и напарник, и появлялся человек, которого знали немногие и который мало, чем напоминал привычного Эрика.

– Я сам решу, кого мне сажать, а кого считать своими друзьями, – в ставшем жестким и холодным голосе заискрилась злость. – Договорились? Я, по-моему, не указываю тебе, как жить.

– Нет, не указываешь, – Лэс постарался осадить свои эмоции, повторяя про себя забытое всего на мгновение золотое правило общения с напарником: «Не ори на него! Не ори! Нельзя на него орать!» – Но если эти люди… Господи, «если»! Да они непременно попадутся со всеми своими махинациями! И ты станешь их соучастником, потому что они тебя заложат!

Эрик долго не сводил с него взгляда, а потом с расстановкой спросил:

– Ты что, больной?

– А что, похож?

– Сейчас – да. Неужели ты не понял, что это за люди? Перестань видеть в них только преступников. Они не преступники.

– А как же, по-твоему, называется незаконное проникновение в файлы ЦИ? – поинтересовался Роделло ядовитым голосом.

– А ты можешь проникнуть в них законно? Тогда иди и проникай, – парировал Купер. – Пойми, наконец, что правосудия нельзя добиться только честным путем. Вильгельм Швебель однажды очень метко заметил, что, когда приличные люди спотыкаются о законы – значит, законодатели были глупцы или жулики. Прекрати бояться нарушить установленные законом правила. Пра-ви-ла, от которых, в конечном итоге, выгоду получает только сам закон. Да, знаю, сейчас ты вспомнишь о Фемиде. Ну а ты посмотри на нее! Такая уж она справедливая? Хоть у нее глаза и завязаны постоянно, она только в залах суда слепа, где адвокаты, судьи, большие деньги и дорогие костюмы. Слепа именно там, где должна быть зрячей! Там можно проворачивать сколько угодно махинаций, и она не обратит на это никакого внимания. Другое дело улица. Здесь эта сука все видит. Господи, да кому я это говорю! Ты же юрист! Но, черт возьми, нельзя все, всегда и везде делать по инструкции, потому что хорошим для всех все равно не будешь. Еще раз повторю то, что говорил уже ни раз – система делает беззащитным. Алексей и Ира не являются частью этой системы, поэтому к ним можно обратиться за помощью. И они не попадутся, потому что, чтобы их поймать, нашей полиции сперва нужно понять и узнать этих русских! Они, Лэс, не те дураки и поголовные тупые недоумки в ушанках, какими русских изображают в нашем кино! О, я прекрасно понимаю, что все это наследие эпохи МакКарти, и моего чувства юмора хватает, чтобы иногда смотреть эту откровенную «клюкву» краем глаза, но мне в любом случае претит, что меня там изображают идиотом и придурком!

Эрик удивился сам себе – целый монолог экспромтом произнес. Гамлет… А все почему? Да потому что задолбали уже все своей однобокостью и ограниченностью! Сами идиоты! Если русский, значит, кретин или уголовник. Помешались на своей безопасности, параноики, и теперь всех под одну гребенку!

Он задержал дыхание, давая улечься возмущению, и медленно выдохнул.

– Они нас, в своем кино, наверняка тоже не гениями изображают… – вступился за родную нацию Роделло.

– Ну уж и не такими придурками как мы русских точно! Я знаю, потому что видел. Могу и тебе показать. И надписи, между прочим, они грамотно пишут. А не так, как наши – пальцами постучали по русской раскладке абы как и сойдет. А у нас положительные русские только в экранизациях «Войны и мира»! И то, потому что базу под сценарий гений написал.

– Я не о кино с тобой сейчас пытаюсь говорить.

Лэс смотрел в сторону и не видел проходивших мимо пешеходов. У него не укладывалось в голове то, что он услышал. Ладно бы это говорил кто-то ему незнакомый, он бы махнул на него рукой – пускай трепется! Но это была философия человека, работающего в системе правосудия, и не просто человека, а его друга и напарника! Нарушать закон… Если закон будут нарушать даже копы, те, кто обязан его защищать и чтить, то что уж тут говорить о преступниках?

– Иногда я тебя не понимаю… – признался он.

– Не понимаешь? Почему? Потому что я думаю не так, как все? Знаешь, что? Я рад этому, я рад, что меня так воспитали. Я такой, какой есть. И мне сильно по хрену, что там обо мне думают, я привык играть в меньшинстве.

– Выступающий гвоздь всегда первым получает по шляпке, – напомнил Роделло и, перестраховываясь, на всякий случай занял оборонительную позицию.

– И что, это повод, вколачивать его до тех пор, пока он весь не вылезет по другую сторону доски? В людях вообще есть какое-то невообразимое пристрастие к стандартам, к желанию всех уложить в одинаковые рамки, подогнать под одни лекала. Не замечал? И когда попадается кто-то, кто от всех отличается, его готовы смести, запинать, забить – заставить согласиться с большинством любыми, самыми примитивными и варварскими способами, и принять как истину в последней инстанции, что именно оно, большинство, всегда и во всем право!

Эрик не собирался загонять его в окопы. Он понимал: этот разговор, этот эмоциональный всплеск – результат недовольства друг другом. Все, что накопилось за год, все что медленно закипало внутри, все, что огненно накалялось, наконец вырвалось наружу – как лава из вулкана. Адским фонтаном прямо из преисподней. И погнала лава вниз, по крутым склонам не только служебных отношений, все претензии, все недомолвки, все вынужденные уступки, все тяготы взаимного сосуществования в одном кабинете, в одной машине, в одном временном пространстве. Она обжигала и делала больно, обнажая непостижимую и порой неприемлемую сущность сидящего напротив человека, но боль эта одновременно и лечила, освобождая от груза взаимных упреков.