Алексей Сорокин - Рассказы 7. Час пробил

– Ей могло показаться. Скажи на милость, как можно уцелеть при падении с такой высоты?

Я пожал плечами.

– Ловители, – сказал Вова, не открывая глаз. – Под кабиной есть такие штуки, называются ловители. Когда лифт падает, их зубья вгрызаются в направляющие. Все дело в тросе ограничителя скорости…

Вова уже собрался было показывать на пальцах единственной руки, но икнул и передумал.

– Ай, что объяснять тупицам.

– Не сработали твои ловители. Мы видели кабину.

– Пацан, там у всех узлов срок службы двадцать пять циклов. То есть они износились еще при твоей прабабке. Ясен пень, ничего не работает как надо. Поздно схватились, или зубья повырывало, или направляющая посыпалась, да что угодно. Я к тому веду: если не сработали как надо, не значит, что не сработали вообще.

– Не остановили, но послужили тормозом. Оттуда и грохот, – пробормотал я под нос.

– Угу. – Вова встал и поплелся в свою комнату, придерживая правой рукой неработающий протез, чтобы тот не цеплялся за дверные косяки.

– Нашел! – с толстым мотком веревки на плече мимо тельняшки протиснулся Димка. В руке он поигрывал фомкой, из кармана гимнастерки торчала пара ватных перчаток.

– Сядь. – Полина смотрела на меня и обращалась ко мне, будто не ее родной сын нетерпеливо топтал линолеум рядом. – История твоего отца ничему тебя не научила?

– Может и научила бы, расскажи ты мне ее полностью, – огрызнулся я. – Хоть раз.

– Тебе достаточно знать, как все закончилось. Он полез помогать, когда его об этом не просили. И погиб.

Точнее, его расстреляли ликвидаторы. Я невольно покосился на дверь Вовчика.

– Хочешь так же?

– Разве ты не тем же занимаешься, тетя? Помогаешь соседям.

– Помогаю, – женщина затушила бычок. – Помогаю ласковым словом. Советом. Горькой настойкой, наконец. Но не лезу в чертову шахту! Ты понимаешь, что там мог оставить Самосбор? Понимаешь, что ниже четвертого этажа – вечный карантин? И что делают с теми…

– Мама, мы все понимаем! И мы пойдем, – твердо перебил ее Дима. Я мысленно поблагодарил брата за шаг, который она не ждала.

Женщина дернулась, будто невидимый порыв ветра ударил ей в лицо, и тяжело опустилась на свободную табуретку. Достала из недр халата бутылочку с настойкой, капнула пару багровых, почти черных капель на язык. Мы воспользовались заминкой, чтобы уйти.

Я уже собирался захлопнуть за собой гермодверь, как нас окликнули:

– Эй, щеглы! Вы и вправду за малыми полезете? – бритая Вовина башка высунулась из комнаты.

– Тебе какое дело?

– Ты пасть прикрой да сюда идите. Покажу чего.

Берлога тельняшки встретила нас запахом скисших носков. Но даже тусклого свечения телевизора хватало, чтобы разглядеть порядок в комнате. Я похвалил Иру про себя: молодец баба, успевает впахивать за двоих, да еще чистоту поддерживать.

– Вовик, мы торопимся.

– Да щас, погоди ты. – Мужчина встал на колени и вытащил из-под койки пыльный чемодан.

Щелкнули застежки.

– Черт его знает, что там Самосбор оставил. Тебе сгодится.

Я развернул протянутый сверток.

– Халат химзащиты? Откуда? – вытаращился Дима.

Сосед промолчал. Такие носят только ликвидаторы да некоторые сотрудники НИИ. Редкая вещь. Дорогая. Вова, видимо, прихватил с предыдущей работы.

– И что ты хочешь за него? – я подозрительно покосился на бывшего вояку.

– Курить дай.

Я достал из пачки сигарету, положил себе в карман. Остальное протянул Вове. Выжидательно посмотрел на него – слишком уж неравноценный получается обмен.

Тельняшка встал и сразу прикурил. С удовольствием крякнул, сделав две большие затяжки подряд.

– Хочу еще, чтобы внизу вы головой думали.

– Слабо верится, что ты так о нас заботишься, – прищурился Дима.

– А я не о вас, дураках. Слушай. – Вова серьезно посмотрел мне в лицо. На миг его взгляд показался даже трезвым. – Если что-то успело проникнуть в кабину… Присмотрись к детям, прежде чем тащить их сюда. Обрати внимание на любые странности. И проверь слюну.

– Слюну?

– Будет коричневый оттенок, и завтра у малого слизь пойдет из всех отверстий. Послезавтра на этаже не останется выживших. Это относится ко всем странностям: сыпь, язвы, наросты на коже. Необычное поведение…

Я не стал уточнять, какое поведение считать обычным для напуганного, возможно раненого ребенка.

– Не спрашиваю, получится ли у вас их вытащить. Но очень интересно, хватит ли ума оставить.

– Пошел ты, Вовик… – бросил Дима севшим голосом. Все понимали, тельняшка прав. И от правоты этой становилось тошно.

– Повидайте с мое, салаги, – огрызнулся Вова и сел на кушетку. Прикурил вторую от бычка. С минуту в комнате трещал лишь телевизор.

Минуты. Сколько их так утекает впустую, на сомнения и страхи, когда время действовать?

– Великоват как-то… – я набросил плащ и осмотрел себя.

– Вот дурень. Затягивается же. Здесь и вот здесь. И тут еще. Во-о-от. Другое дело!

Плотная легкая ткань почти не стесняла движения, хорошо прилегая к телу.

– Спасибо, – кивнул я.

– Это с возвратом, ты не думай. – Ударом ноги Вова отправил чемодан обратно под кровать. – И еще: будете трепаться, что это я вам дал, зенки выдавлю!

Щелк – свет.

Щелк – тьма.

«ЖИТЕЛЬ, ПОМНИ! САМОСТОЯТЕЛЬНО ВЫБИРАТЬСЯ В ШАХТУ ЛИФТА ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!»

Я успел забыть, когда и как эта листовка появилась в кабине. Но каждый раз по пути на работу непроизвольно вчитывался в поблекшие от времени буквы.

Щелк – вдох.

Щелк – выдох.

Воспоминания о спуске ограничились проклятым звуком ламп. Помню, как пришли на четвертый, как Димка вскрыл фомкой двери шахты. Как мы обвязывались веревкой. Дальше лишь высота и дыхание по щелчку. Остается только догадываться, сколько времени я судорожно цеплялся за торчащую из бетона арматуру, которую лишь безумный архитектор этого места мог назвать лестницей, пока брат медленно стравливал веревку руками в толстых рукавицах.

Дрожь постепенно покидала скрюченные пальцы, дыхание возвращалось в норму. Голову мгновенно засыпало вопросами. Разбираться решил по порядку:

– Где твоя сестра?

Слава вжался в стенку кабины, прямо под листовкой с предупреждением, и таращился на меня. Пыль, сопли и слезы смешались в грязные разводы на бледном лице ребенка. Хотел что-то сказать, да, видимо, выражение моей физиономии пугало его даже больше, чем это место.

– Пацан, ну ты чего? Это же я!

– Дядя Сергей! – вот и новая порция слез.

– Ну, не хнычь, – я подсел к мальчику. Он протянул ручонки, вжался в мой халат. – Ты как?

Тихие всхлипы в ответ. Я отстранился, чтобы рассмотреть его получше: коленки сбиты в кровь, на лбу ссадина, будет шишка. Больше ничего, кожа чистая, цвет глаз нормальный. Задрал тонкую рубашку, повернул – тоже чисто.