Олег Раин - ЗБ

Короче, тут любой бы психанул – я и взъярилась. Хорошо парням – могут руки запросто распускать, даже по лицу бить, а нам как быть? Не кулаками же размахивать! Но и Маркушина, дурочка такая, забыла про мой темперамент – и очень даже напрасно. Я сама поразилась, как у меня все получилось жестко и быстро: цапнула одноклассницу за ухо, пригнула к полу, второй рукой ухватила за шею и оттаскала по полной. Вот только про камеры, идиотка такая, забыла. Мне потом в кабинете директора напомнили про них и ролик показали, чтоб не отнекивалась. А я и не стала ничего отрицать, только попросила сбросить видео на сотик. Типа, как раз подходящий прикол для инета.

Тут-то их и прорвало – прямо в лобовую поперли. Маркушина-то у них пай-девочка, всегда на хорошем счету. Еще и папочка школе финансово помогает, в гимназический фонд ежегодно отстегивает. Ну, а Валерия Аникина (я, то есть) как раз наоборот – вечно в контрах с учителями, в школьных мероприятиях участвует редко, с одноклассниками конфликтует. Короче, разогрели голоса до точки кипения. Жаль, нельзя было уши заткнуть наушниками. Пришлось выслушивать весь этот рок-н-рол от первой ноты до последней.

Но хуже всего, что концерт возобновился дома. Вот это была уже полная жесть, и тут я знала: ни аргументы, ни оправдания – ничто не поможет. Припомнят все свои нервы и скомканные надежды, все мои промахи и не выполненные домашки. Прав был Жорж Сименон, говоря, что, «задавая домашнее задание, учителя метят в учеников, а попадают в родителей». Про это я им тоже ляпнула, но меня даже не услышали. Странное такое заболевание – неумение слушать и слышать! Похоже, у взрослых это давно уже перешло в стадию эпидемии. Ведь даже не расспросили – сразу пошли метелить из всех калибров. Выдали и за пострадавшее ушко Маркушиной, и за все мои обильно-хронические недостатки. В самом деле – почему слишком гордая, почему внешний вид ужасный, почему грубо разговариваю, почему в рюкзаке кавардак? Еще и в комнате не прибираю, в книги вместо добротных закладок спички сую, учителей не уважаю, родителей не слушаю. И еще сто сорок три «почему», «зачем» и «чего ради». А как ответишь на такой селевой поток? Тем более что ответы им вовсе и не требовались, им разрядка была необходима. Вроде эстафеты, понимаете? Учителя их напрягли, а они на меня перекинулись. В таких случаях ответов, действительно, не ждут – важен сам прессинг – сабель звон и все такое. Результат же требуется один-единственный: чтобы пошла на попятную, повинилась и осознала. Чтобы поняла, наконец: если в кармане готовенький паспорт, то и в голове должна зародиться вполне взрослая ответственность. За уши одноклассниц, за оценки в дневнике, за уроки и не заправленную кровать.

Я даже головой помотала. Не-е-е… Конечно, мир какое-то время можно терпеть – но когда такая куча всего наваливается – да еще в течение короткого промежутка времени, поневоле крыша съедет. Это как два снаряда да в одну воронку. Только в мою – не два, а целый рой успел залететь.

Вот и завелась. Попробуй не заведись, когда тебя так умыли, а после отобрали смарт, лишили денежной карты и отключили от сети. Это они таким образом воспитывали меня – взяли и лишили интернета. Компьютер оставили, а роутер со смартом забрали. Причем я надеялась, что где-нибудь дома припрятали – все кругом перерыла, но не нашла. Значит, на работу с собой унесли – борцы, понимаешь, за нравственную чистоту и заправку постелей…

– Здравствуй, милая!

Я точно споткнулась, торопливо выпутываясь из своих недобрых мыслей. Ответила с некоторым запозданием:

– Здрасьте…

Это был наш сосед – жил этажом ниже – худющий, как щепка, с седой щетиной на щеках и прозрачными водянистыми глазами. Смотрел так, что с непривычки пробирало холодком. Во всяком случае, я сразу припомнила глаза новенькой. Ведь точно! Было у них нечто общее! В самой глубине глаз – какая-то стылая обреченность. И у соседа я что-то похожее разглядела – уже с месяц назад. И тогда же с ужасом осознала, что сосед наш готовится к смерти. Раньше он дворничал, пил с приятелями во дворе, скандалил, а теперь… Теперь он по-прежнему убирал мусор, но уже не пил и не буянил. Проводил во дворе все свободное время, и как думалось мне, спешил надышаться миром. Другие-то в больницах лежали, в постелях маялись, а он выбирался под открытое небо и бродил по улицам. При этом часто здоровался, смотрел во все глаза на окружающее, деревья руками трогал – чуть ли не гладил.

Несколько раз я видела его возле оградки садика, где он с тоскливым восторгом следил за гуляющими детьми. Что творилось в эти минуты в его душе, я даже не пыталась себе представить, но встречать его с каждым днем становилось тяжелее и тяжелее. Движения соседа становились старчески медлительными, кожа темнела, а вот взгляд напротив приобретал особую цепкость – точно пронзал хирургическим инструментом насквозь. Но самое главное, что своим появлением он все во мне переворачивал – менял настроение, встряхивал, отвлекал на совершенно непривычные мысли. Иногда после встречи с ним становилось тоскливо и грустно, а иногда – наоборот. Вот и сейчас произошло непонятное. Только что я была зла на весь мир, а стоило ему поздороваться и назвать меня «милой», и все прошло. Он-то побрел себе дальше, а я осталась стоять ошарашенная. Точно разбили во мне прежнее темное зеркало и склеили из кусочков новое – серебристое да яркое.

Тело ожило, и ноги сами повели привычным маршрутом. Земной шар возобновил движение, липовые шеренги поплыли мимо, и что-то такое я даже начинала уже слышать. Да, да! – сосед словно уши мне прочистил – я снова слышала музыку ЗБ!

Меня тихо звали – и очень издалека. Это походило на песню, исполняемую шепотом. А еще на шелест ветра, который следовало только поймать и далее плыть под зыбким парусом, не сопротивляясь и не отвлекаясь на постороннее. И я бы плыла, но оставалось еще одно дельце: мне срочно следовало повидаться с новенькой. Почему? Да потому что именно сейчас мне позарез требовался друг. А друзей, если кто интересуется, ждать нельзя. Если друзей нет, на них открывают сезон охоты. Только не как на куропаток или каких-нибудь уток, а скорее как на древних мамонтов…

Я даже остановилась, пораженная случайным сравнением. Ведь получалось, что они действительно вымирают – настоящие друзья! Совсем как мамонты. И подумалось, что, может, умирают они по той же самой причине – поскольку превращаются в нелепый реликт доледниковой эпохи, поскольку не могут вписаться в наш сумеречный и неуютный климат?

С тех пор, как мама начала выезжать в свои секретные командировки, папа стал нервным и раздражительным. Принимался, скажем, чинить наш велик и взрывался разоблачительной речью, поминая о том, что раньше велосипеды были ремонтопригодные, что хлеб пах хлебом, а кисели варились из настоящих фруктов и природного крахмала. То же самое говорилось о телефонах и фотоаппаратах, о мебельных шарнирах и журналах – словом, практически обо всем, что нас окружало. Даже, успокаиваясь, он все равно продолжал меня поучать, не понимая, что поучать пятнадцатилетних – дело бессмысленное во всех отношениях. Для себя я так однажды и вывела: есть учителя, а есть поучители. Учителя не учат – это у них учатся, а поучители только поучают и потому плющат детскую психику, вымораживают мозги. Но папа – это все-таки папа, и даже я своим вымороженным мозгом порой выхватывала из его монологов полезные советы. Именно он как-то в сердцах выдал: «За настоящими друзьями, если хочешь знать, нужно охотиться!» Нехило, да? Охотиться… Мне тогда смешным это показалось. Ну, как можно охотиться на друга – да еще настоящего? Тем более что друзей у меня тогда имелось в достатке – как говорится: no problem! Всегда под рукой и Стаська, и шебутная Катюха. Да еще ватага одноклассниц, к которой лепились и Янка с Верочкой, и Кирилл с Танюхой, и Сонька с Игнатом. А потом… Потом появилась Альбинка, и словно молочные зубы одна за другой стали пропадать мои лучшие подруги. Костяк распался, а оставшиеся быстро и незаметно перетекли под крылышко Альбинки.