Нина Юшкова - Сквозь гранит. Роман. Повести

В поколении бабушкиных детей разлад случился довольно поздно, когда одна из сестёр уже умерла, и сторонами выступили сестра и брат, что является некоторым отступлением от канона. Здесь причиной послужило обыкновенное непонимание и роковое стечение обстоятельств, неверное истолкование слов, поступков и мотивов, то есть, реальная причина для разрыва отсутствовала, и это даёт ещё больше оснований утверждать, что разрыв – это результат тяготеющего над родом проклятья. И его проводником выступила бабушка, в этот раз абсолютно против желания, на излёте жизни, успев-таки связать злосчастную нить, тянущуюся от своих родителей с жизнью своих немолодых уже детей.

Самодержавно решив закончить свои дни в Питере, бабушка каждое утро начинала собираться. Когда у неё были силы, она выбиралась из кровати и начинала ползать с двумя палками из комнаты в комнату, вопрошая у присутствующих на тот момент домочадцев, когда же она, наконец, уедет в Ленинград, когда же Катя её заберёт, когда же начинать укладываться, какие вещи ей понадобятся. В дни, когда она не могла встать с постели, те же вопросы задавались всем, кто входил в её комнату, покормить, прибрать или просто пообщаться. Домочадцы, доведённые такой ежедневной обработкой до… как бы это лучше выразить? – лёгкого умопомрачения, стали слать осторожные письма в Питербург, не ответит ли Катя матери решительно, стоит той надеяться или нет? Катя, если мне не изменяет память, когда-то в один из своих приездов, сама, в ответ на бесконечные жалобы матери на то, что с ней тут плохо обращаются и не уважают (дальше следовал бесконечный перечень фактов неуважения), в отчаянии выпалила: «Ну, мать, тогда собирайся, поехали!» Кстати, мать, то есть бабушка, сразу же подала назад: «Да как же мы там втроём в однокомнатной квартире…» Так вот, Катя, опять же в отчаянии (и то правда, как в однокомнатной квартире втроём?), да к тому же мать не дееспособна, а её и сына целый день нет дома, писала в ответ письма нервные и неоднозначные. Бабушка же со временем проблему однокомнатной квартиры и перспективу одиночества практически выпустила из своего сознания, оставив только так гревшую её идею переезда в Питер. А потом Катя вышла замуж и переехала к мужу в двухкомнатную квартиру. И бабушка тут же решила, что исчезло последнее препятствие; она ставила теперь вопрос ребром: «Когда Катя меня возьмёт?» Остался только один этот вопрос, но он задавался жёстко. Катя же, чувствуя себя неловко, ещё чужой в мужнином доме, понимала это так, что на неё давят, вынуждают принять решение именно сейчас, когда она и не знает, что выйдет из этого брака (Так трудно притираться в таком возрасте), и, обладая характером вспыльчивым, начинала накаляться.

…Ты знаешь, мне придётся, наверно, взять мать… Это её мечта – приехать в Ленинград… В Петербург. Она хочет умереть здесь… восемьдесят девять… Она уже там всем надоела… Вот так – брал свободную женщину, а оказалось с той ещё нагрузкой. Сама не прописана, а уже мать старую тебе подселить хочу… Но я могу… если ты не согласен, я могу и уйти… Ещё не известно, уживемся ли…

Но он сказал: «О чём разговор. Мать. Вези». И Катя написала: «В принципе, мы не против…» Бабушка, получив такой ответ, чуть ли не в тот же момент сама кинулась за билетом. Она испытывала такой подъём, такой прилив сил, такое возбуждение, что готова была бежать впереди провожающих, щёки её разгорелись, она без умолку говорила, ликовала, радовалась и заразила своим ликованием весь дом. Настолько она воодушевилась, что её такой не помнили последние лет двадцать, и все радовались за неё, вместе с ней. Это была последняя, самая яркая, наивная, светлая радость исполнившейся мечты. За неё, за этот небывалый расход энергии она заплатила тремя воспалениями лёгких подряд, потерей рассудка и смертью через год. Сил, чтобы жить, не оставалось. Нет, была ещё минута триумфа – уже в Питере, когда её везли сначала на тележке носильщика, потом на такси, она была в полном сознании, на подъёме, и довольная, с чувством выполненного долга, смотрела на свой Ленинград. Это была единственная поездка, когда она видела город.

Расстояние (как и отсутствие оного, впрочем) не всегда способствует охлаждению страстей и взаимопониманию. Уже были произнесены слова «я всегда виновата», «зависть», «предательство», на них наслоились денежные вопросы, болезни, бабушкин несносный характер, ответственность за неё, разные представление о том, как надо и как нельзя, – всё это, взвинченное и раскрученное Катиной мнительностью и вспыльчивостью в итоге привело к окончательному и непримиримому разрыву. Я, описывая всю эту историю, рискую навлечь на себя гнев родных, потому что, конечно же, я описываю всё это так, как оно видится мне, и естественно не так, как оно было на самом деле с точки зрения тех или других. И не дай Бог, опять проклятье и отреченье, опять раскол. Бабушка, неужели мне ты передала эту страшную эстафету?

– Чего это ты так пялилась на моего мужа? Прямо глаза оставила! Опять завидуешь? Уж так смотрела, так смотрела, что все всё поняли, и он, конечно! Дала понять!

– Что ты?! Ты о чём?! Он у тебя красивый очень просто, вот я и засмотрелась. Просто очень красивый, я таких красивых никогда не видела, вот и забылась. Что дала понять? Что все поняли? Ты с ума сошла!

– Ага, просто! Да ты мне завидуешь, что у меня такой мужик появился! Ты вообще мне завидуешь, что я счастливая, у меня дети красивые, я замуж рано вышла, и сейчас вот на моего мужика так пялилась, опять позавидовала! А ты в браке несчастна, вот и будешь пытаться мне мешать, у меня мужей уводить, меня бабушка об этом предупреждала, что ты такая!

Бабушка?!! Так она же умерла! Когда она… успела?! Неужели она говорила это? Про меня?! Господи, да что же это такое!!! Неужели и между нами чёрная кошка пробежит? Да ты же почти единственная, кто меня держит, неужели ты не понимаешь? Ведь я жду твоих писем как наркоман, как астматик кислородную подушку, я должна их получать и вместе с ними заряд доброжелательности, спасительную инъекцию, которая заставляет меня встрепенуться и какое-то время жить, а не только помнить, и сейчас так внезапно, так непонятно почему ты хочешь всё разрушить! Это необъяснимо! Между нами никогда не было соперничества, ни тени возможности его! Ты – это мой дом, моё детство. Я чувствую твою руку, поддерживающую меня, я привыкла её чувствовать, но как же я буду её чувствовать, если ты думаешь, что я… что я… такая?

Да, у меня есть Город, но у меня нет Дома. Некоторые, видимо, должны странствовать и скитаться, чтобы понять, что не странники они, и не для дороги рождены, а чтобы сидеть у очага и вить гнездо. Дом у меня был там, вместе с тобой, а теперь я не осмелюсь вернуться.