Мартыненко Сергей - Эффект прерванного счастья

Я жалею только о том, что моя жизнь – это не рок-песня, которую могла бы после моей смерти перепеть очень милая девочка с чистым голосом на более спокойную мелодию. Тогда, может быть, всё стало бы более понятно.

На какое-то мгновение слезы подкатили к горлу, обида на собственную беспомощность стала нестерпимой, она чувствовала, как начинается кружиться голова, воздуха с каждым вздохом становилось всё меньше, картина перед глазами превратилась в неразборчивую цветную кашу, а удары её сердца казались единственным источником звука. Машинально она запустила руку в свою сумочку и резким движением вынула маленькую бутылочку воды, уронив все остальное на мокрый тротуар. Лежавший в куче подручного хлама телефон издал короткий звук, под образовавшейся трещиной появился значок производителя, который, к слову, утверждал о высокой прочности стекла их дисплея, ставшего к этому времени безжизненно-черным. Содержимого в бутылке едва могло хватить на пару глотков, но этого было достаточно, чтобы протолкнуть пузырь слёз в пустой желудок и перевести дух. Она уже сталкивалась с паническими атаками, но этот случай не был похож на все остальные. Приходя в себя, она еще до конца не понимала, где находится и какое сейчас время суток. Только спустя пару минут мозаика перед глазами приобрела очертания центральной улицы города, где она жила последние семь лет, а шум машин, пролетающих в какой-то паре метров, наконец-то разбавил повисшую немоту в голове. Сейчас, оглядываясь по сторонам, она видела картину, которую наблюдала каждый день: одни и те же дома, одни и те же люди, шагающие в одно и тоже время, но только в этот момент она почувствовала себя не в своей тарелке, словно смотрела на мир не своими глазами. Всё вокруг было чужим.

На тротуарной плитке все ещё валялось содержимое сумочки, она вспомнила об этом, только когда услышала звонкий звук покатившейся стеклянной баночки с лаком для ногтей по выпуклому рисунку тротуара. Один из бегущих домой мужчин задел часть её женского туалета своей лакированной туфлей, но постарался сделать вид, что ничего не заметил и растворился в плотной толпе сшитых на заказ пиджаков. Никто так и не остановился, чтобы ей помочь. Возможно, потому, что внешне она никак не выдавала тех чувств, которые овладели ей изнутри, но скорее всего потому, что никому не было до этого никакого дела. Шанс выехать в первых рядах с парковки, минуя двадцатиминутную пробку, был куда важнее, чем небольшой плюсик в карму. Двадцать минут свободного времени вдали от рабочего места – сложно представить, что могло бы заставить человека пойти на такую жертву.

«Кто ей звонил? И какая новость могла так её ошеломить?» – я жонглировал в своей голове этими двумя вопросами, понимая, что уже сделал свой выбор, и что теперь моя первостепенная задача – найти ответы.

Я проследил за ней до самого дома. Она ни разу не остановилась, ни разу не оглянулась и так и не включила сотовый, просто сунув его в задний карман брюк. Она занырнула в подъезд новостройки, и металлическая входная дверь, подобно гильотине, отсекла просторный отапливаемый холл от холодной пустоты улицы, в которой я так безнадежно утопал.

Засыпая, я не мог выкинуть её из головы. Я практически не видел её лица, но был уверен в его совершенстве. Её каштановые волосы едва касались плеч, а хрупкое тело поддавалось каждому рывку ветра. Пока ещё ее образ был достаточно свеж в моей памяти, я всё думал: «Как мужчинам могут нравиться в девушках мальчишеские черты?» Я вспоминал Лолиту Набокова и не мог понять, как такой несформировавшийся человечек может вызывать такую животную страсть во взрослом состоявшемся мужчине? В Лолите не было боли, на её душе не было старого уродливого шрама, разве такого человека можно полюбить? А в моей таинственной избраннице я всё это чувствовал, точнее, я это видел. На вид ей было не больше двадцати пяти лет, но назвать её девушкой у меня не поворачивался язык. Это была женщина, а такая женственность не приходит без боли. Прочувствовав эту мысль всем своим телом, я проглотил застоявшуюся слюну и постарался уснуть.

Утро было морозным. Я понял это, не вставая с кровати. Мои колени практически касались подбородка, а из-под тонкого одеяла выглядывала только макушка. Веки слипались, и сон снова накатывал теплыми волнами, но уснуть я не мог. Уже не помню, когда я последний раз высыпался. Каждая ночь сопровождалась безумным слайд-шоу из воспоминаний и фантазий, а раз в неделю я гарантировано ловил сонный паралич из-за скопившейся усталости и уже забыл, когда, закрыв глаза, я проваливался в безмятежную тьму и крепко спал.

Не знаю почему, но пока я лежал в полубреду, промерзая до костей, я вспомнил поездку на рыбалку с отцом, хотя в том воспоминании отец был не больше чем тенью. Мы уехали далеко за город на машине моего двоюродного деда, который был за рулём, и, помимо нас с отцом, был еще мой дядя. Думаю, мне тогда не было и шести лет. Мне всегда нравилось смотреть, как бур вгрызается в лёд, словно заворожённый я наблюдал, как острая спираль уходит всё глубже и глубже, а после остается ровное отверстие, из которого мне позволяли черпаком выловить смесь снега и льда, похожую на манную кашу. Оставшуюся часть времени я бегал от одного отверстия к другому и потрошил старые лунки, едва успевавшие затянуться тонкой пеленой льда. Собравшись домой, мы сели в машину, но, как оказалось, бензина на обратную дорогу у нас не было, и после короткой дискуссии взрослые пришли к заключению, что ждать других рыбаков нет смысла, чтобы попросить у них топливо, ведь вряд ли кто-то приедет рыбачить после обеда, и было принято решение идти домой пешком. Я точно запомнил, что город был в сорока километрах от озера, где я ковырялся во льду, потому что в голове я долго крутил цифру «40», и она не казалась такой уж большой, но по разговорам взрослых я пришёл к выводу, что это достаточно далеко. Даже сейчас я с трудом верю, что мы прошли сорок километров зимой и не замёрзли где-нибудь в лесу. Конечно, я прошел значительно меньше, скорее всего я не прошел и пары километров, меня несли на плечах поочередно мой отец и дедушка, думаю, даже мой дядя, которому было около пятнадцати лет, успел внести свой вклад в моё продвижение в сторону дома. Помню, как мы грелись на ржавых шершавых трубах, и как сильно я не хотел с них слезать и снова возвращаться на дорогу. Рискну предположить, что больше таких труб на нашем пути не попадалось и оставшуюся часть пути мы проделали под пристальным взглядом холодной сибирской зимы, пока не дошли до самой ближайшей остановки. Последние километры к дому нас всех нёс тёплый оживленный автобус, и, запревая под ватными штанами и огромной зимней курткой, я уснул. Первым делом мама отправила меня под горячий душ, после выдала чистую одежду и посадила за стол, где меня ждал горячий сладкий чай и свежесваренная молочная каша с ложкой малинового варенья по центру.