Дарья Щедрина - Птичка в ладонях

Девушка глубоко и шумно вздохнула, переводя дыхание, потом продолжила:

– Приехали в Москву. Город огромный, чужой, совершенно незнакомый. Куда идти? У кого искать помощи? Деньги с собой были, но их хватило бы ненадолго. Я быстро поняла, что одинокой женщине с детьми никто квартиру не сдаст, а если и сдаст, то цену раза в три накрутит. Пришлось соврать. Работу кое-какую нашла, договорилась с пожилой соседкой, что за детьми присмотрит за небольшую плату. Но с работы меня вышвырнули, предпочли человека с московской пропиской. Но я не сдамся! Я найду другую работу. А выгонять меня с детьми из квартиры вы не смеете! Куда мне идти, на улицу? Дети и так голодные сидят, на одних макаронах. А вы меня на улицу?! Не посмеете! Потому что это бесчеловечно. Вы же люди. Или уже не люди? Или вам жажда наживы все человеческое в душе вытравила?

Голос ее зазвенел натянутой до предела струной. «Сейчас лопнет», – понял Александр и насторожился. Женщина с усилием втягивала в себя воздух, пытаясь еще что-то выкрикнуть в лицо своей квартирной хозяйке, но воздуха не хватало. Она прижала правую руку к груди и всхлипнула.

Плужников схватил ее за плечи и усадил напротив матери. А та причитала, как несправедливо обиженная девочка:

– Саша, что же это?.. Как же это?..

– Успокойтесь, – заговорил Плужников, доставая еще одну чашку, наливая в нее воду и ставя перед женщиной, – у вас истерика. Выпейте и успокойтесь.

Девушка, шумно глотая, осушила чашку и поставила ее на стол трясущимися руками. Она подняла свои огромные пылающие глаза на Александра и прошептала:

– Вы не посмеете выгнать меня с детьми на улицу.

– Да никто вас не выгоняет из квартиры! – твердо заверил Плужников и налил воды себе, сделал большой глоток. Холодная вода потекла вниз по пищеводу, не гася, но хоть немного успокаивая что-то горячее, жгучее, что, как вулкан, глухо бурлило внутри.

– Что ты говоришь, Саша? – пролепетала Аделина Сергеевна и уставилась на сына удивленно-непонимающим взглядом.

– Так, – Плужников вытащил из-под стола еще одну табуретку, уселся на нее, оказавшись между двух женщин, достал из внутреннего кармана свой «паркер» с золотым пером и завалявшийся в кармане чек из супермаркета, – слушайте меня внимательно!

Обе женщины притихли и подняли на него глаза.

– Как вас зовут? – спросил он, ни на кого не глядя и что-то чиркая на обратной стороне чека.

– Евгения, – ответила за квартирантку Аделина Сергеевна.

– Так вот, Евгения, завтра утром вы позвоните по этому телефону Алле Ефимовне и скажете, что от Александра Сергеевича.

– Какого Александра Сергеевича? – растерянно наблюдая за появляющимися из-под золотого пера цифрами, спросила девушка.

– Не волнуйтесь, не Пушкина, – ответил Плужников совершенно серьезно. – Александр Сергеевич – это я. А Алла Ефимовна начальник отдела кадров. Вы кто по специальности?

– Экономист.

– И диплом есть? – Плужников уже превратился в сурового начальника, руководителя крупной строительной фирмы. Евгения кивнула. – Хорошо. Работу по специальности не обещаю, но что-нибудь найдем. На первое время хоть что-то подыщем.

Он положил перед ней листок с телефонным номером и убрал «паркер» в карман.

– Пойдем, мама, – скомандовал он, поднимаясь из-за стола. – А вы, Евгения, не забудьте, обязательно позвоните.

Он силой выволок из квартиры упирающуюся матушку, пока ехали в лифте, пропускал мимо ушей возмущенное кудахтанье и обвинения в непонимании, потом быстрым шагом подвел Аделину Сергеевну к машине и буквально впихнул ее на переднее сиденье.

– Саша, что все это значит?! – взывая к его совести воскликнула мать. – Почему ты не выгнал ее из квартиры? Почему не вытряс деньги?

Плужников, нахмурившись и сцепив зубы, чтобы не сорваться на мат, сел за руль и вытащил из кармана портмоне.

– Сколько она тебе задолжала? – спросил он, пересчитывая деньги и даже не повернувшись в сторону матери.

– Двадцать тысяч…

– Вот тебе сорок, – он всунул хрустящие красноватые купюры в ее ладонь и убрал портмоне обратно в карман, – больше она тебе ничего не должна. В следующий раз за квартплатой обращайся ко мне. Если тебе так нужны деньги, я буду платить вперед.

Машина рывком тронулась с места, чуть не зацепив соседнюю иномарку. Аделина Сергеевна бросила удивленный взгляд на сына: он больше не был похож на ее послушного, доброго мальчика, на ее сыночку. За рулем сидел чужой злой до чертиков суровый мужик, так что она даже отодвинулась подальше. Но чувство оскорбленной гордости требовало компенсации.

– Неужели ты поверил этой нахалке? Да она устроила перед нами театральное представление. Это же был спектакль, Саша!

Плужников скрипнул зубами, но сдержался и ответил почти спокойно:

– А детей будем считать статистами из массовки? Нет, мама, это не был спектакль. Что с тобой случилось, что ты не в состоянии отличить актерскую игру от последней степени отчаяния? И сколько тебе нужно денег, чтобы ты отстала от несчастной женщины?

Аделина Сергеевна промолчала, надулась, изображая глубоко оскорбленную, и всю дорогу ехала, отвернувшись к окну.

Он долго не мог уснуть, глядя остановившимся взглядом на потолок. Там плясали свой странный танец тени от ветвей растущей под окном рябины. Ветер с дождем раскачивал дерево, срывая остатки осенней листвы, превращая некогда завораживающе красивые перистые листья в мокрые и грязные обрывки. Золотая осень кончилась, а до настоящих заморозков было еще далеко. Плужников ненавидел это хмурое, мрачное межсезонье с затяжными дождями и долгими темными ночами.

Он думал о женщине, оставшейся в квартире матери. Он был уверен, что исполнительная Алла Ефимовна обязательно найдет для Евгении хоть какую-то работу, поможет, выручит. Но эта уверенность почему-то не успокаивала. В душе бурлила раскаленная лава гнева.

Плужников вырос в интеллигентной московской семье, мама-учительница работала в хорошей школе, где учились одаренные дети, а отец трудился главным инженером в одном из оборонных НИИ. Сам Александр после школы сразу поступил в престижный вуз, а после его окончания вышел на широкую дорогу большого бизнеса и до сих пор вполне уверенно шагал по ней.

Его жизнь протекала в среде умных, активных, любящих комфорт и умеющих зарабатывать деньги людей. Да, в этой среде могли обмануть, предать, подставить с любезной улыбкой на устах, могли строить козни за твоей спиной, могли перекупить поставщиков, «увести» выгодный контракт, могли навлечь на твою голову какую-нибудь внеплановую муторную проверку, но никто никогда не бил женщин… В этой среде женщин любили и ценили, ими хвастались друг перед другом, как престижными иномарками. Для большинства его друзей и знакомых женщина, с которой шел по жизни рука об руку, была символом успеха, достигнутого высокого уровня жизни, а не только женой и матерью детей. Разводы, конечно, случались, и даже громкие разводы, со скандалом, с судебными тяжбами по разделу имущества, с длинным шлейфом грязных сплетен, тянущимся за обоими расстающимися супругами. Но все равно никто никогда не поднимал руку на женщину. Это было невозможно, немыслимо, недопустимо.