Наталья Трубникова - Моим любимым тинейджерам посвящается

Я присела на скамейку рядом с Людой. Тренер похлопал нас по плечам и сказал, что против судьбы не попрёшь и даже неплохо, что мы вылетели вдвоём. Никому из нас, таких закадычных подруг, не обидно. А нам было обидно, даже очень-очень.

– Тоже мне достижение – соревноваться с другой школой , – произнесла я, – Засмеют их, да и только. Еще и играть в чужом спортзале. В другую школу никто из наших болеть не пойдет…

– Не очень- то и хотелось, – поддержала меня Людмила .– Будут прыгать возле сетки после уроков из последних сил. А мы с тобой лучше сходим на речку. И поплаваем и сосиски пожарим на палочках.

– Согласна, нам будет интересней, чем им. Знаешь… А я без тебя бы тоже не стала играть, – зачем-то соврала я.

Мы улыбнулись друг другу, взялись за руки и вышли из спортзала.

Как хорошо, что судьба не позволила нам поссориться из-за такого пустяка. Конечно, мы были немножко нечестны, но эта маленькая ложь оказалась во спасение нашей большой дружбы. И в последующие годы мы больше никогда не обманывали друг друга, научились радоваться приятельским победам и достойно проходили испытания судьбы, которая и вознаградила нас великим счастьем: узнать, что такое настоящая дружба!

А команда наша всё-таки проиграла другой школе.

Он прижал её к себе, заглянул в глаза, провел рукой по длинным светлым прядям, наклонился к уху – его губы зашевелились. Она подняла голову, на задумчивом лице, мелькнула улыбка…

Мимо проходили люди: одни подчеркнуто старались не обращать внимание на целующуюся пару, другие косились, третьи недовольно ворчали.

«Пусть, пусть будет так! Только бы с ним ничего не случилось, только бы он вернулся…», комкая в руках полосатый вязаный шарфик, думала Надежда. Огромное дерево уже целый час закрывало собой плачущее создание. Оставаясь безмолвным свидетелем столь интимной сцены, Надя совсем не чувствовала стыда. Любовь, вытеснив из её сердца все остальные чувства, оставила лишь боль. А теперь притупилась и она, уступив место тревоге. « С кем бы ты ни был, кого бы не любил, главное, чтобы ты был счастлив… И, пожалуйста, вернись живым и здоровым », – горячие слова, сталкиваясь с морозным воздухом, превращались в пар и поднимались к небу легким безгрешным облачком.

На проводы Надю не пригласили. Не пригласили потому, что прошедшие три года любила одна Надежда. Захар только изредка улыбался хорошенькой соседке.

Надя влюбилась неожиданно. Как-то, не дождавшись лифта, она вприпрыжку мчалась по лестнице и. сделав заключительный прыжок через четыре ступеньки, приземлилась на… поднимающегося паренька. Ещё никогда девушки так откровенно не сваливались на голову Захару и, поднимая с пола учебники, он невольно рассмеялся. А Надя уже бежала дальше, унося в душе тяжелый груз неловкости, а в памяти – изумленный взгляд серых глаз. С этой минуты Надя точно знала, что ни один мужчина не способен так взволновать её сердце.

Сначала она любила втайне. Но разраставшееся чувство искало выхода. Оно светилось в карих глазах, проглядывалось в улыбке, отражалось в пурпуре щек… И, наконец, вылилось в нежные девичьи стихи. Теперь удивленные взгляды сопровождали Надю всюду: недоумевая, учительница литература выводила в журнале одну пятерку за другой; удивленные родители разводили руками, откуда, дескать, в семье такое талантливое чудо; беспечные подруги переписывали в дневники самые лиричные Надины творения. Даже известный толстый журнал напечатал несколько стихотворений молодой поэтессы. Но Захар оставался слеп и глух.

Встречаясь с ним глазами, Надя думала, но почему… Почему девушки должны молчать о чувствах, отдавая дело великой важности в руки неуверенных мужчин? Разве сказать «люблю» – это унижение? И она написала. Надя писала о весне, которая закружила в оживляющем вихре и деревья, и травинки, и людей, дотрагиваясь зеленой волшебной палочкой до каждого живого существа.

Захар ничего не ответил. Но Надя уже не могла остановиться. Она писала о любви, о жизни и смерти, о вере и правде, о дружбе и предательстве. Её перо окрепло, набрало силу – появился смысл в призрачном бытии.

Веронику она знала и раньше. Но, только увидев их вдвоём с Захаром, смогла осознать ее реальное существование. Потому, что жизнью был сам Захар и всё, что непосредственно его касалось. А Вероника касалась, ох как касалась. Да и он тоже ее касался. И, судя по их лицам, это взаимное касание было приятным.

Надежда сделала над собой усилие, сжала в кулачок трепещущее сердце и постаралась не думать о Захаре. Ей удалось. Она смогла не думать о нём целый час, пока оправдывалась перед разгневанными соседями, которых абсолютно не интересовал пожар в Надиной душе, зато очень интересовал потоп, оставивший отвратительный грязно-желтый след на недавно побеленном потолке кухни.

Надя перестала писать Захару. А толстый журнал опубликовал еще три стихотворения, теперь – о безответной любви.

И вот теперь Он, неловко придерживая рюкзак, обнимал Веронику, а она гладила длинными тонкими пальцами его бритую голову. Чуть поодаль стояли друзья и родственники. А Надя, спрятавшись от всего мира за гостеприимным стволом дерева, видела только Его – родного и чужого, близкого и далёкого, любимого и нелюбящего её.

Любовь – странное человеческое чувство, которое может не требовать ответа, которое может годами жить в одном сердце, в одной душе, которое скрашивает одиночество уже самим фактом своего существования. Которое придает силы и заставляет жить, и которое, конечно же, выше всех соперников, потому что, где живёт любовь, там всегда обитает надежда.

«Я буду ждать и любить тебя. Моя любовь, как яркая звёздочка, станет освещать твой путь. Пока я жива, никакие невзгоды и беды не заставят склонить твою милую бритую голову…»

Прошло время. Улыбчивое солнышко, поборовшись пару недель с угрюмыми почерневшими сугробами, полностью освободило влажную землю от ледяных оков. Кое-где уже начинала поднимать бедовую зеленую голову трава, от важности предстоящего события набухли почки, повеселели, играя отражениями, лужи. Надежда ничего не знала. Ее жизнь замерла на осенней отметке. У них с Захаром не было общих интересов, общих друзей и знакомых, которым можно было задать вопрос. Вот только Вероника.

А мир оживал. Вместе с шёпотом лопающихся почек, загрохотали пушки, яркую зелень новорожденной листвы затмили вспышки разрывающихся снарядов. Всё чаще и чаще информационные передачи показывали израненных детей, плачущих стариков, суровые опалённые войной мальчишеские лица солдат. Как магнитом Надежду тянуло к телевизору. Не пропуская ни одного кадра, ни одного слова, она молча глядела в мелькающий экран, стараясь унять разбушевавшееся сердце. « Да что со мной , – успокаивала она себя, – я ведь даже не знаю, там ли Он». Но частые глухие удары, переходящие в лихорадочную дрожь, говорили обратное.