Владимир Стрелков - Под прицелом. Повесть-хроника одного дня интифады

Ушедшая августовская ночь была душной, и большинство окон открыто.

И в каждом окне просыпается жизнь, еврейская жизнь, и течёт, неведомая, чужая и потому враждебная ему жизнь. Он не слышит, что говорят там люди, но видит их и, как бы, является очевидцем и участником их судеб…

О как хочется ему прервать этот поток еврейской жизни, прервать навсегда… И его сильный, молодой палец вновь цепляет крючок.

Невидимый в свете утра лазерный луч пронзает полукилометровое расстояние, входит в комнату…

Где звучит музыка…

Звучит всё громче и громче.

Она возникла раньше, но как бы ещё не прослушивалась. Её трепетная тема то возникала, то пропадала и вновь являлась…из тишины раннего утра, из солнечных лучей растекающихся по небу и земле…

Скрипка…

Светлые аккорды фортепиано и…голос, женский.

Прекрасный женский голос поёт какие-то очень важные слова…

Слова складываются в песню…

Прицел снайпера ползёт ниже, ещё ниже по стене комнаты, где живёт немолодой композитор Давид Шапиро.

Движется рубиновая точка по стене.

Ползёт пятнышко, как живая капелька крови.

Наверное, это отблеск солнца, ну, может быть, от вазы или от скола стекла на письменном столе…

Он открывает глаза, как от толчка, ещё, вслушиваясь в звучавшую во сне музыку.

Снайпер в сумерках комнаты видит, как, только что спавший человек, вдруг внезапно, как от толчка, стремительно вскакивает и бросается к роялю…

И что-то поёт, и бормочет, боясь не растерять, не забыть мелодию, которую только что слышал в утреннем сне.

Он боится забыть её, спешит наиграть и записать.

И пишет в полумраке утра, почти не видя нот.

Он взлохмачен, лыс, смешон и… добр.

– «Люблю, люблю… Ля-ля-ляля, всегда любить та-та-та!.. Ляля-ляля! Чтоб… ля-ля-ляля! Чтоб…ля-ля-ля… Вальс! Да, конечно, вальс! Ля-ля-ля… Ма-ма-ма-ма… На-на-на!.. Та-та-та… Любить тебя, любить…»

Из-под пижамы топорщится живот. На одной ноге – тапок. На другом – нет.

Торопливо пишет нотные знаки, поёт, бормочет слова «поэтической рыбы» будущей песни. И толстые пальцы бегут по клавишам.

В открытое утреннее окно вылетают неровные, ещё не ладные аккорды.

Но вдруг включается свет, оборвалась мелодия.

В дверях стоит жена Гита в нижней рубашке, чепчике, сердитая, насупленная… готовая в очередной раз уйти от него, как всегда «навсегда».

Он играет тему, но что-то уже не то…

Неуверенно поёт:

– Любить тебя… Та-та-та…та-та-та…Это… сложно и трудно…Мы танцуем вдвоём этот вальс под названием жизнь… Ты чего, дорогая? Что случилось?

– У меня? У меня ничего не случилось кроме одного, но, может быть, самого главного…

О чём это она?… Что говорит? Надо сосредоточиться и записать мелодию. Иначе она, мелодия, вспорхнёт и не вспомнишь… Так было уже не раз… И никогда не вспомнить, уж не вернуть…

– «Минуточку, дорогая, вот тема, послушай: – Ля-ля-ля…!» – пытается напеть Давид, с ужасом понимая, что не может вспомнить тему, – Как?»

– «Что как! Что как? Это ты меня послушай! Как!».

Мелодии нет…

– «Чего тебе, Гитуля, птичка, я не понимаю, что ты говоришь, что ты хочешь? Подожди! Ну, подожди немножко! Сейчас… Ля-ля…Нет! Потерял!..»

Он смотрит на неё и никак не может понять, что ей надо, что она от него требует!

Она же возмущена, не понимает, почему он её не понимает!

– «Я не могу и не хочу с тобой жить! Ты жестокий эгоист! Я отдала тебе всю свою жизнь!»

– «Гита, в чём дело? Какая тебя муха укусила с утра пораньше?»

– «… Всю свою жизнь без остатка!»

– «Что ты хочешь, в конце концов, скажи!»

– «Уйти, уйти навсегда! Чтоб не видеть твоего мерзкого лица. Никогда!»

– «Опять уйти! Куда?»

– «Я ухожу к маме!»

– «Гита, опомнись! Тебе шестой десяток! Какая мама? Твоя мама давно в бейт-авоте!»

Гита, резко повернулась, прошла в спальню, выбрасывает содержимое шкафов, из горы одежды на полу, на постели нервно выбирает вещи укладывает в чемодан… Но, нет-нет, а прислушивается, что он там делает, не спешит ли утешить её, пожалеть… Нет, не спешит. И она садится на неприбранную, заваленную вещами постель и громко, чтоб слышал этот эгоист, как она страдает, плачет от жалости к самой себе.

Давид не помчался, как это он делал всегда, уговаривать жену, а почему-то сидит за инструментом, играя, упорно стараясь вспомнить мелодию…

– «…Люби меня, люби какая есть, Ля-ля-ля…Люби меня глупую и смешную…Ля-ля-ля…Нет, не идет,… Хотя нет, вот она! Вернулась!!!»

Пальцы быстро бегут по клавишам, будто вот-вот нащупают в неведомой сокровищнице, в этом сияющем луче, что лёг на его руки, чудную мелодию…

– «… Ля-ля-ля! Тамс. Ля-ля-ля! Тамс… Ля-ля-ля!»

Давид торопливо пишет тему на нотном листе, звонит поэту.

– «Рони. Не спишь? Спишь? Ну, так «проснись и пой!» Нет, я не сошёл с ума! Сколько времени? Какая разница – приезжай. Не ругайся. Есть мелодия. Самая чудесная на свете. Вальс! Привези всё, что есть. О чем? О любви, конечно! Это вальс о любви… Да, о любви…»

Краем глаза он видит в зеркале, как мелькнула в коридоре Гита с чемоданом.

Резко хлопает входная дверь.

Он поднимается над роялем, и миг стоит в очень удобной для выстрела позиции.

Рубиновый лазерный луч упёрся ему в затылок, в лохматый седой завиток.

За домом поднимается, становясь ослепительным солнце.

Оно светит насквозь через окна квартиры на втором этаже.

Элен стоит за прозрачной плёнкой, в струях воды, и солнце обнажает её худую с опавшими грудями фигуру.

Дверь ванны приоткрыта. В проёме тёмным силуэтом жестикулирует Циля.

– «… Да! Я не обязана тебя обслуживать!»

– «Закрой дверь, мне холодно!»

– «У меня муж-инвалид, сама я больная, и собаку кормить надо!»

– «И стаю кошек на помойке со своей грошовой зарплаты!»

– «А это не твоё дело! Я животных люблю!»

– «Во-во, животных ты любишь, а людей ненавидишь!»

– «Это ты – человек? Ты – зона, блядь, а не человек!»

– «Я – твоя сестра. Не смей так говорить. Закрой дверь!»

И, не выдержав, Элен откинула плёнку, проходит голая и мокрая мимо сестры в свою комнату, садится на кровать и, накрывшись простынею, дрожа всем телом, стуча зубами от озноба, ширяет готовый шприц в ляжку, и падает, как мечтала до этого, и мгновенно засыпает сном привычного наркомана.

Рубиновый луч, следивший за ней всё это время, исчез и ползёт по стене вправо, мимо инвалида на коляске, который выкатил на ссору сестёр и собирается вмешаться. Луч выползает из этого окна и проникает в соседнюю квартиру.

На кровати сидит волосатый могучий Бенцион с закрытыми глазами в одних трусах и держит в руках будильник.

Будильник звонит.

Бенцион слышит будильник, но спит, спит тяжёлым рабочим сном.

Жена Фаина выбирается из-под простыни, и садиться рядом.