Светлана Петрова - Город пяти удач

Ещё я бы мог быть наблюдателем ветров, неожиданной тишины в кронах деревьев, лиц в толпе, а также избирательных намерений голубя вспорхнуть на чью-то голову.

И многим кем ещё мог бы быть! Хоть бы и художником! Водил бы кистью по холсту, а потом бы вдруг замирал с отрешённым взором. Ничто бы меня не смогло достать. Из несуеты.

Улитка с грустью взглянула на рассказчика, хоть и слышала эту историю не впервые.

«А кто ты тогда?» – спросил Носастик, звякнув ложечкой.

«Я – Цуц. Просто Цуц», – потупил тот глаза.

«Аа –а! Вот и Ушан проснулся! Как спалось?» – Джо спускался с лестницы к столу.

«С ветерком!» – хохотнул Ушан.

Пряные запахи остролистного цитрофениза стайками водили хороводы на улицах города Пяти Удач. Ушан то и дело чихал, когда с друзьями оказывался в центре этого хоровода.

«Вот вы где живёте? И живёте ли? И вы ли это? – Цуц успевал и город показывать и вопросами засыпал, – А мы вот живём в Пяти Удачах. Как видите, это довольно – таки город. У нас есть всё, что должно быть в городах. А уж в городах я, поверьте, разбираюсь! У нас с Пынтем их много!»

Слушая безудержного Цуца, Носастик с любопытством рассматривал город. Вот уже вторые часы, на циферблате которых не стрелки, а надписи. На этих значилось: «Поздравляем с иностранными инвестициями!»

– А вы время как же определяете? НЕ по часам? – спросил Носастик.

– Оо-о…..наши часы не зависят от времени! Опережают, а то и отстают…..такие независимые! Но…..слабохарактерные – посмотри на них с пристрастием – вмиг остановятся! Так что время у нас разное – у кого какое.

– А у кого же правильное? – не унимался Носастик.

– Правильного времени вообще не существует, – отрезал Цуц. – Мы ещё с Пынтем спорили про это. Пынть… – Цуц сгорбился и опустил голову.

Пробегавший мимо лысый пёс участливо тявкнул. Он тоже спешил на площадь!

Приятелей вовсю обгоняли старушки. Кто-то притоптывал палочкой, кто-то нёс что-то в руках – все оживлённо шуршали вперёд, не наблюдая проходящих.

Перед Ушаном замаячил натюрморт в протёртой годами шляпке: сухие листья в паутине и свежая щепка…

Но какая же пёстрая оказалась площадь!

Весёлые яркие палатки горошинами рассыпаны по ней вперемежку с людским гомоном. Ах, прекрасны все в мире базарные площади! Они – весёлые сестрички! Торгуют, играют, жуют пирожки, хохочут, бегают за воздушными шарами.

Вроде и не было дождя, а колесо обозрения так и искрится, яркое, свежеумытое, дрожа и погромыхивая.

Воздушные шары, привязанные к шатру над каруселью, стремятся взлететь в небо, и чем быстрее бегут лошадки, тем сильнее рвутся вверх.

«Сюда, сюда!» – кричат продавцы лотков с карамельками.

Разноцветные стремительные змейки каруселей подхватывают всех желающих. И вот они уже подпрыгивают в уносящих вдаль каретах, запряжённых лошадьми, повизгивая от удовольствия.

Рядом с каруселью расположились старушки – вязальщицы. Свежесвязанное тут же продавалось, а потом опять что – то вязалось, вязалось…

Стрелки часов на ратуше, основательно задумавшись, вдруг спохватывались и опрометью припускались в такт ходу петель…

– Покатаемся? – спросил Цуц, и все остановились. – Привет, Яжавами! Как сегодня карусель? – крикнул он замедляющим бег коням.

Только что дико круживший наездник, один, среди бешеного урагана мустангов, отозвался взмахом руки. Спрыгнув со ставшего ленивым коня, он поспешил к зовущим: «Завтра – будет ещё лучше!»

И они отправились гулять вместе по нарядной площади, где одна лишь ратуша с часами была строга и неподвижна.

«С левой – на правую, с левой – на правую, с левой – на правую, и – поворот, – бубнили вязяльщицы, – Где было – правое, тут станет – левое, тут станет – левое, ну же, вперёд! Серые – белые….белые – серые…серые – белые…»

Кто? Что это?!

Со всех сторон возникло серо – белое что – то и стало сгущаться. В крепчавшем тумане Носастик едва не наткнулся на стайку дружно улепётывающих гномов.

«Носаcтик, дай руку!» – крикнул Ушан, руку которого уже сжал Цуц.

Они уже почти не видели друг друга, бело – серый туман всё плотнел.

– Слушайте меня! – кричал Цуц, – Это – Безвременье! Бежим! Надо бежать!

– Куда? Не видно ничего!

– Держитесь за руки! Не останавливайтесь! Если остановишься – сразу заснёшь!

Они мчались, натыкаясь на кого – то и кого – то сбивая и сквозь кого – то проносясь.

«Думайте, куда бежите – там и будете!» – было последнее, что услышал Носастик. Его сбили с ног, и он кубарем покатился куда – то вниз.

Пынть был всегда счастлив. Но бывал и в полшаге от счастья – когда вспоминал, что потерялся, и что Цуца рядом нет.

Они с Цуцем открыли такую игру – бродить по городам. Которые есть далеко и близко, шумные и молчаливые, и которые они выдумывали сами.

Так много было видено городов, и так много было любимых, что Пынтю пришлось завести альбом, куда он заносил их. Сегодня Пынть представил свой альбом ярким, благоухающим букетом. Можно любоваться любым цветком, на который взглянешь!

Это – Мокрая роза! Я появился в нём в шумный вечерний пятничный час. На мокром тротуаре – радуги огней. Гибкие арки домов. И улицы изящные, тонкие, как узкие спины кошек. Каждую улицу бережёт свой запах. Одна – пахнет корицей, какао и слегка ликёром. Из кафе журчит музыка. Я приглашаю её на вальс. Кружась, вылетаю на другую, пахнущую фуксией с тонкой ноткой лимона. Там, где –то на втором этаже, за колыхнувшейся шторкой веселится праздник.

Я так заигрался, падая в объятия улиц этого города, что не заметил, как вымок насквозь. Отворилась стеклянная дверь кафе, и вот я уже в тепле; в камине потрескивает огонь, передо мной вечерняя газета, и в руках большая чашка горячего чая….

Незабудки. Вот этот город Паузы они открыли вместе с Цуцем. Затерянный – затерянный и далёкий от звуков, он был сам о себе очень скромного мнения, и будто переминался с ноги на ногу, робко поглядывая вокруг – «извините, что такой не видный». Был он цвета пастели и весь полушёпотом. Невысокие ровные домики парят в тумане. Может, в нём часто гостит осень, и долги сумерки. Там живут Воспоминания. Такие же, как и прежде, до того как попали сюда. В городе можно встретить воспоминания разных сезонов и возрастов.

«Наши?? Или других чьи – то воспоминания, похожие?» – вздрогнул Пынть.

Родители, держась за перила, медленно спускались со ступенек. Пара старых былинок, прибиваемых к земле. Они поддерживали друг друга, и, улыбаясь, шли мимо лощёных витрин, чужие всем, единственные друг для друга. Припорошенный тусклым светом фонаря на земле безучастно лежал скомканный платок…

Пынть отражался в городах мимолётно. И города отражались в нём, как в лужах окна и птицы. А вот тот город – тёмно – матовый пион – как в нём отразился?