Анна Гайкалова - Марфа

А по берегу расцветают лилии. Тянутся из глубины, поднимаются над водой чашечками и небу медленно раскрываются.

Растет красота будущая.

Прав был молодой иеромонах, есть у меня друзья. Поделилась с ними радостью, и они ее причаститься хотят. Поеду в городок, к тому ящику денежному, которого у нас и быть не должно, а вот на тебе.

Муж занят с утра, и правда, скоро отъезд. Еду в машине одна, отвыкла, побаиваюсь. Но вот полчаса всего – и освоилась. Как быстро вершатся наши переключения.

Туда и обратно – вот он, храм. Перед ним – доски новые, пленкой прикрыты, а сверху камнями придавлены. Идет иеромонах, издалека завидела, кланяюсь.

Заходим в храм, все отдаю. Передаю прошения. В храме тихо, он весь сейчас под бывшей колокольней, ему бы расшириться. Впрочем, тут и так благодать, пару лет назад ничего еще не было.

– Я хочу вашим друзьям икону подарить, – говорит батюшка, – чтобы их прошение исполнилось.

И мне выносит такую икону, что я смотрю, и даже ноги подкашиваются.

– Такая щедрость, батюшка!

– Вы и ваши друзья, если молитва вам нужна, звоните мне и днем и ночью, только если служу, не отвечу, так перезвоню потом, и буду молиться о вас.

Еду домой и думаю: сила неба в этом обещании.

Приехала, смотрю, жара всех по домам разогнала, даже синь, и ту выбелила. И вдруг звонок – звонит батюшка.

– Вам-то я забыл передать подарочек!

– Да мы и без того в благодати все!

– А что, если я заеду вечером?

– Так, может быть, и поужинаем?

Сижу на восьмой ступеньке, смотрюсь в небо сквозь прорехи крыши и радуюсь как-то вширь, словно землю руками обняла. Думаю, лицо у меня наверно сейчас глуповатое.

Улыбается муж, наряжается дом. К ужину к нам пожалует батюшка.

– Вечер добрый, соседи, пойдете ли за росой?

– А что это вдруг?

– Это день такой, день великих целебных рос. В этот день роса для глаз полезная.

Небо сегодня дивное, лазоревое. Ему не разыграться, не расписаться картинами заката – ушли облака, вот и поблескивает небо красками затейливо, едва проводив солнце. Розовая полоса прозрачна, за ней лазурь, кажется, будто весь горизонт состоит из прозрачных воздушных шаров, которые парят медленно, лениво сталкиваются и скатываются вниз или взлетают, как в детской игре.

У соседей пропал пес, похожий на пуделя белого цвета. Бегают, зовут, в малое село собираются. Вдруг подружку нашел?

– Тогда бесполезно звать кобеля, – соседка сокрушается и тут же снова выкликает свою собаку.

Часа два ищут, потом стихают. Кто-то сказал, мол, искать не надо, как ушел, так и вернется.

Думаю: иные и людей так не ищут, и правда – ушел и ушел. Кто смирился, а кто не испугался еще. Вот и бездействуют.

– Сегодня выше сорока жара была.

– Ненадолго.

– Сказали?

– А что говорить. На пороге август.

И правда, скоро август. Да и отпуск наш на исходе. Сегодняшний вечер, завтра день – пора и честь знать.

Приготовила угощенье, стол накрыла, украсила.

Полулежа покачиваюсь на качелях, любуюсь на лазоревые небесные шары, жара еще днем над рекой их надула в воздухе, и в них отражаются и лес, и сама река, как будто в небо опрокинулся мир. Сейчас шары немного поблекли, но еще ярки, разве что приспустились слегка, приблизились к земле. Жара катит их над дальним лесом, сжимает, вытягивает слегка. А если голову наклонить вбок, то и вовсе картина чудесная. Небесные шары тогда от солнца розовые и словно плывут на меня. И я в них.

Последние несколько дней пастух гонял стадо другой дорогой. Тут поле все отдало, обновиться ему надо, значит, пора стаду на новый выгон. И вот я в закат смотрю, а внутри желтой травы, у корней, зеленеет. Так бывает у женщин с крашеными волосами, когда отрастают природные.

А вон священник полем движется, подрясник летит, шаги иеромонаха широки, но медленны. И мы идем к воротам – встречать.

Священник к нам, а соседи к изгородям. Но мы прошли в дом. Осмотрелся он, молитву свершил, сели трапезничать.

О чем говорим, о том говорим, а я слушаю и думаю. О его судьбе, о его матери, о своих сыновьях. О сельском приходе, о женщинах-молитвенницах, о мужиках местных, которых середина от себя к краям отбрасывает.

– В окопах неверующих нет, – говорит мужу батюшка. – В атаку любой идет, крестясь.

Вот, думаю, чего мужики хотят. Им войну подавай. Неужто мужикам русским так страшен мир, как их бабам война?

Я ему на тарелку подкладываю.

– Без царя нам никак, – кивает своим словам батюшка.

Никому нельзя, даже если кто-то так не думает.

Кот оставил затею бояться гостя и муху поймал.

– Ну и зверь у вас, целая рысь! Тяжелый на вид, а вон как прыгает.

Правда твоя, думаю. Не одно то взлетает, что легкое. И как-то там сейчас травница?

– Новые-то ставят вон какие памятники. А из-под большой могильной плиты как вылезешь?

Иной раз и в жизни придавит чем-то, что и впрямь не подняться никак.

– Это не люди его не хоронят, его земля не берет.

Что ж, если он так верует. Мужчины говорят, я помалкиваю.

А на улице соседи прогуливаются. В окошки заглядывают. Я тоже смотрю в окно. В небе как будто бы мыльные пузыри один за другим взялись лопаться. Занавеска задвигалась в первый раз за пять дней. Потянуло свежестью.

– Неделя всего – и Илья-пророк, – говорит батюшка. – На два часа сократится день. Скоро лету конец.

А может, еще погреемся.

– Смотрите, у ваших ворот белый пес. Ну а мне пора. Благослови, Бог, и дом, и трапезу.

Выходим, идем по траве, а ему кричат:

– А к нам не заглянете, батюшка?

– Сегодня поздно, разве что завтра.

– Мы вас будем ждать!

Священник в деревню пришел. Трава в целебной росе.

Ночь одарила долгожданной прохладой. Постель моя изголовьем к окну, подушка на подоконнике. Так и сплю, будто гуляю на улице. Просыпаюсь – щеки горят, будто всю ночь по лесам бродила. А сегодня еще и ветерок легкий, не жарко, не холодно, в самый раз.

– Хорошо-то как! Что же делать-то? Последний день. Может, кота помыть?

– Зачем его мыть? Вон он весь в росе, утром вымытый.

Последние дни в отпусках наших тут всегда сказочно хорошо. Словно край зачарованный все свои красоты представить на память спешит.

– А что это к вам вчера батюшка?

– Поговорить о жизни, поужинать.

– Надо и нам позвать.

– И правильно, благодати в дом.

Птицы поднимают птенцов высоко, учат стайности. С березы в небо вся крона летит. Смотрю, только что поднялись птенцы, а уже толково строятся. Торопятся, век птичий короток.

А когда я летала со стаей?

Если было такое, то коротко. А посмотреть с другой стороны, так до сих пор с ней лечу.

Вишню рано желтым пометило. Что ни ветка, кое-где листья зрелые.

Вот созреешь одним в себе, а другим – никак.

– Возьмите салата к обеду, да вот еще зелени.