Владимир Беляков - Норильские судьбы

Полярная зима, девять месяцев хозяйничавшая на просторах Таймыра, спешно сдавала свои позиции. Противостоять небесному светилу она уже не могла.

Солнце поднималось на востоке вверх. Чем выше, тем ярче и теплее становились его лучи. Они проникали внутрь ложбин и оврагов, где еще оставался снег, превращая его в мокрую кашу. Крушили многометровый лед, разрывая его на блестящие хрустальные иглы. Согревали тундру, возвращая жизнь в ее просторы. На западе солнце скатывалось вниз, остывая, катилось по горизонту, как биллиардный шар вдоль борта, и, не найдя лузы, снова поднималось на востоке.

Жизнь, кажется навсегда покинувшая все вокруг, снова возвращалась. Выпустили листву ива, ольха, можжевельник, зацвела смородина. Зазеленели иголки лиственниц. Скрученная и завязанная в узел карликовая березка, опираясь на багульник, распрямила ствол, протянув к солнцу ветки. Забушевала трава. Лайды ягеля, брусничника, голубики, морошки создали пестрый красочный ковер. Вдоль ручейков появились первые полянки жарков огненного цвета.

Озеро Пясино, наполняясь талой водой, раздвигало берега. Искрящаяся голубизной на солнце вода заполнила все пространство до горизонта. Многочисленные заводи, протоки, забитые глыбами льда, уже были не в силах удерживать его и выталкивали в озеро. Огромные ледяные торосы, сползая с берегов, освободившись из плена, почувствовав простор и свободу, успокаивались в воде и, подставляя холодные, ледяные бока под яркие лучи, начинали нежиться под блестящим солнцем. Согреваясь, таяли, превращаясь в стеклянные стержни, рассыпаясь с хрустальным звоном. Этот звон в безмолвной тишине тундры заполнил все пространство от берега до берега на десятки километров.

Лодка, выписывая виражи между льдинами, то и дело попадающими на пути, скользила по глади озера. Встревоженные стаи уток, гагар, чирков поднимались вверх и разлетались в разные стороны. Бакланы, облюбовав дрейфующие льдины, важно разгуливали на них. Неугомонные крачки криком оповещали о своем полете.

Мотор то и дело подбрасывало от попавших под винт кусков льда. Раздавался рев, винт начинал кавитировать, захватив воздух. С ударом об транец двигатель возвращался назад.

Михай, по прозвищу Молдаван, сидел на транце, держась за румпель, внимательно всматривался в воду. Матерился, когда лодка налетала на льдину. Сбрасывал обороты. Ждал, когда винт снова захватит воду, опять добавлял обороты, и лодка снова выходила на глиссирование.

Внутри лодки под накрытым брезентом лежали новый лодочный мотор, два ящика спирта, два ящика водки, рюкзак с продуктами, канистры с бензином.

Вот уже несколько лет, сразу после прохождения ледостава, он отправлялся на лодке из поселка Валёк на несколько дней по одному и тому же маршруту. Спускался вниз по реке Норильская, затем по озеру Пясино и уже из него, пройдя более ста километров, входил в речку Пясина. По берегам этой реки, протяженностью более восьмисот километров, были разбросаны многочисленные временные станки, хозяйства и поселения местных промысловиков, рыбаков, оленеводов коренных национальностей.

Его цель – успеть первым, до появления в поселках заготовителей, произвести своеобразный бартерный обмен с местным населением, меняя спирт, водку на рыбу, пушнину, камус, унтайки.

Но, производя обмен «по справедливости», много навара не получишь. Зная слабость местных аборигенов к спиртному, для реализации своей цели он разыгрывал настоящие спектакли. И если в поселении находился хоть один из жителей, который вступал с ним в контакт и велся на первую кружку с водкой, успех был гарантирован. Срабатывала цепная реакция, подходили следующие, и через короткий период поселение валялось мертвецки пьяным. А он выгребал все, что ему хотелось.

К первому небольшому станку, состоящему более чем из десятка яранг и балков, подъехал уверенно. Здесь в самой крайней яранге жил человек, с которым они когда-то отбывали срок и часто пересекались на рабочих площадках Норильлага.

Михай был уголовником-рецидивистом, имел за плечами несколько ходок. За последний вооруженный грабеж был осужден по пятьдесят девятой статье – бандитизм. Приговор – пятнадцать лет.

Его знакомый был из политических. За «государственную измену и пособничество японской разведке», объявлен «врагом народа». Приговор суда – двадцать лет с поражением в правах, без права переписки.

Три года назад они случайно встретились здесь, за сотни километров от Норильска на берегу, где речка Черная впадает в Пясину. Тогда-то Михай узнал, что его знакомого местные уважительно называют Аника, что в переводе с нганасанского означает Большой.

Мужчине было уже за сорок. Славянской внешности, крепкого телосложения, под два метра ростом на фоне аборигенов он действительно казался великаном. Никто из местных не знал, кто он был на самом деле, откуда и каково его настоящее имя.

На временной стоянке у озера Половинное он появился в конце ноября 1953 года. Вспыхнувшее норильское восстание после того, как сержант Дьяков через зону открыл огонь из автомата по сидевшим на крыльце лагерного барака заключенным, было давно подавлено. В 3-ем «каторжном» отделении, где он сидел, как и по всему Норильлагу, продолжались аресты, избиения, допросы. К имеющимся срокам добавлялись новые. К двадцати годам по приговору, ему как участнику мятежа грозила высшая мера. Вот он и задумал побег.

Мало кто решался на такую авантюру. И не потому, что за побег срок увеличивался на десять лет, а за повторную попытку – приговор к расстрелу.

Сам побег в бескрайнюю тундру, да еще зимой означал смертный приговор самому себе и звучал как самоубийство.

Терять было нечего. Из двух зол все одно – смерть. И он решился. Ждал, когда представится удобный случай.

И вот такой момент настал. Его и еще около двадцати заключенных временно перевели на угольный разрез Кайерканского лаготделения, где загружались, формировались вагоны с углем для Норильска и Дудинки.

Две последние недели октября держалась ясная морозная погода. Ночью температура опускалась ниже двадцати пяти градусов. Затем подул южный ветер, мороз ослаб, началась пурга. Снег более суток падал сплошной стеной. Усиливающийся ветер наметал метровые сугробы, закрывая собой стальные жилы железнодорожных путей.

Отделение бросили на расчистку переезда Кайеркан – Угольный разрез. За поездом прицепили вагончик – теплушку. Впереди шли заключенные лопатами разгребая сугробы. Ветер дул с такой силой, что вырывал из рук лопаты, сдувал с насыпи. Замерзнув, заключенные залезали в теплушку, их меняла следующая бригада. Так поезд двигался вперед. Охрана, пригревшись, сидела у «буржуйки» и криками заставляла торопиться меняющихся, чтобы сохранить тепло в вагончике.