Евгений Мосягин - Свет и тень, радость и печаль

Вечером я проводил Тосю и мы расстались на перекрёстке Первомайской и Советской улиц, откуда до её госпиталя было недалеко.

А на другой день я получил повестку из военкомата и через три дня с командой моих сверстников покинул Новозыбков. Это уже было со мной в прошлом году, только тогда меня увозили на запад, а теперь – на восток. Я тепло простился со своими дорогими родителями и с сестрой. Маме оставил стихи для Тоси.

Больше мы с ней никогда не встретились. Она мне очень нравилась, и мне казалось, что я любил её. Но я также любил своего брата.

Однако переписка с Тосей у него не состоялась.

Капитан Рюмин осенью 1943 года получил приказ выехать в краткосрочную командировку в Москву. Стрелковый полк, в штабе которого он служил, занимал оборону северо-западнее Гомеля. На фронте было затишье. На штабной машине капитан Рюмин доехал до Гомеля. Город стоял в развалинах, целые улицы представляли собой ряды обугленных кирпичных стен с пустыми оконными проёмами, сквозь которые светилось холодное серое небо. Железнодорожная связь с Москвой уже была налажена и Рюмину посчастливилось попасть на готовый к отправлению поезд. Ехали не по расписанию, иногда стояли на станциях, на разъездах, у светофоров. На перегоне между Клинцами и Унечей попали под бомбежку. Немец бросил несколько бомб, не принесших никакого вреда ни дороге, ни поезду. Состав даже не замедлял хода. Долго стояли в Брянске.

Выполнение командировочного задания в Москве, против ожидания, заняло немного времени. Оставалось выполнить поручение командира полка подполковника Сорокина – зайти к его сестре и передать письмо и посылку, после чего можно было возвращаться в часть. При всей своей простоте поручение подполковника беспокоило Рюмина. Дело в том, что у Наташи, сестры Сорокина, год назад погиб на фронте муж и она осталась одна с четырёхлетним сыном. Рюмину казалось, что он не сумеет выполнить перед незнакомой женщиной навязанную ему роль утешителя. Надо будет с постным лицом произносить какие-то слова сочувствия, думал он, и успокаивать женщину. Как это делается, капитан не знал.

На улице Горького он купил в коммерческом магазине кое-каких гостинцев, а потом с присущей ему оперативностью быстро разыскал на улице Огарёва указанный в адресе дом. Дверь ему открыла совсем ещё молодая женщина в тёмном платье и внимательно, словно вспоминая что-то, посмотрела в лицо капитана. Рюмин представился и сообщил хозяйке, что он имеет к ней поручение от подполковника Сергея Николаевича Сорокина.

– От Серёжи! – обрадовалась сестра подполковника. – Так что же Вы здесь стоите? Идёмте, идёмте же скорее сюда.

Она взяла капитана за руку и повела по коридору в свою комнату. Там около дивана на полу с какой-то игрушкой сидел маленький мальчик. Когда он увидел маму с незнакомым военным дядей, он встал и, не отходя от дивана, принялся рассматривать капитана.

– Папа, – тихо сказал мальчик.

– Нет, Серёженька, это не наш папа, – Наташа погрустнела и погладила мальчика по головке.

– Это твой дядя Серёжа прислал к нам в гости своего товарища.

Капитан снял шинель, передал Наташе письмо от брата и выложил из вещмешка на стол всё, что он привёз из части и купил в московском магазине. Доставая бутылку портвейна, он несколько замешкался, а потом решительным жестом выставил её на стол. Перед Серёжей опустился на корточки и вручил ему шоколадку и броневик, купленный им в магазине «Пионер». Мальчик держал в руках подарки и смотрел на капитана. Брови его хмурились, губы чуть-чуть улыбались, но, казалось, что он вот-вот заплачет. Капитан присел на стул и посадил ребёнка к себе на колени.

– Как много всего! – удивилась Наташа. – И всё это вы привезли с фронта?

– Не всё, – улыбнулся Рюмин. – С фронта только офицерские доппайки и так, кое-что.

Наташа не поняла, что такое доппайки, но спрашивать не стала и попросила рассказать о брате. Капитану было очень приятно сообщать ей хорошие новости о том, как живёт и воюет подполковник Сорокин, о том, что на его участке фронта уже порядочное время не проводятся боевые операции, и о том, что брат её жив, здоров и желает того же своей сестре и племяннику. Рюмин видел, с каким интересом слушала Наташа его слова, и он понимал, что в её внимательности проявлялся интерес не только к тому, о чём он говорил, но и ещё что-то такое было в её чуткости, что давало повод капитану думать о себе, как о не совсем постороннем человеке в этом доме.

Когда Наташа собрала на стол и предложила Рюмину умыться с дороги и, когда он подставил руки под струю воды, она сама расстегнула манжеты на рукавах его гимнастёрки, подвернула их повыше. Рюмин подумал, что так она ухаживала за своим мужем.

Сколько раз потом вспоминал капитан Рюмин этот единственный вечер в Москве. Наташа сказала ему, что немного знает о нём из писем брата, знает, что он был ранен под Старой Руссой зимой прошлого года. Это тронуло капитана, но ему не хотелось говорить о себе.

– Как вы-то здесь живёте, Наташа? – спросил он.

– Да как живу? Как все, так и я. В сорок первом было страшно. Москву часто бомбили, и мы с Серёжей уходили ночевать в подвал большого дома на Горьковской улице. У меня постоянно наготове была сумка с документами и самым необходимым. А ещё раньше меня хотели отправить на рытьё противотанкового рва куда-то за Волоколамск. Я объяснила, что у меня маленький ребёнок и нет никаких родственников в Москве, но меня плохо слушали. С Серёжей на руках я и явилась на сборный пункт. Конечно, меня отпустили.

За разговором на керогазе поспела картошка. Наташа взглянула на бутылку портвейна – три семёрки – и, чуть улыбнувшись, поставила на стол бокалы. Они сели к столу, и Серёжа тут же забрался на колени к капитану. Наташа, было, запротестовала, но Рюмин попросил:

– Пусть он будет со мной. Позвольте нам не расставаться. Наташа повернулась к Рюмину и посмотрела ему в лицо.

– Я хотел сказать, пока не расставаться, – успокоил её капитан, разливая вино. – За что будем пить?

– Предложите сами, у вас это лучше получится, – ответила Наташа.

– Ну что ж! Выпьём за здоровье, за то, чтобы все были живы и здоровы. Как, Серёжа, будем живы и здоровы?

– Будем, – сказал Серёжа перемазанными шоколадом губами.

Наташа внимательно с подступающими к глазам слезами смотрела на них. Ни один мужчина после гибели мужа не привлекал её внимания. Она работала учительницей младших классов неподалёку от дома. Преподаватель математики, демобилизованный по ранению старший лейтенант, одинокий мужчина, как-то говорил ей, вроде бы шутя, но с однозначным смыслом, мол, вы живой человек и я живой человек, почему бы нам не проявить внимание и чуткость друг к другу.