Коллектив авторов - Традиции & Авангард. №3 (7) 2020 г.

Представьте себе маленькое изящное колесико. Как у кареты Золушки в той самой сказке – с вензелями, с причудливой гравировкой. Что там изображено? Прекрасные птицы? Сказочные звери? Неведомые существа? Это колесико крутится в полной темноте, в бесконечном пространстве. Без оси – само по себе. Медленно вращается под сопровождение музыки, которая обычно доносится из старинных шкатулок. Его обод с внешней стороны сплошь облеплен сапфирами, изумрудами, бирюзой. Камешки мелкие, но сверкают до невозможности ярко! Они ослепляют и в то же время заставляют собою любоваться.

Колесико вращается так медленно, что можно рассмотреть блестящие пылинки, каждую из них, хотя их бесчисленно много на его поверхности. Кто клеит столь чудесные драгоценности к нашему колесику? Там – в темноте и пустоте? Надо признать, мы этого не знаем, читатель. Ни ты, ни я. Я знаю лишь, кто на это великолепие смотрит. Расскажу и тебе. В свое время.

Здравствуйте, мои! Сколько же сложных красивостей наговорил этот недоумок. Колесико, сапфиры, блестящие пылинки – полное дерьмо. Отныне говорить с вами буду я. Зовите меня просто – Умный. Видите ли, сегодня умному нельзя напрямую так себя называть. Люди мнутся, шаркают ножкой, лицемерят, несут слюнявый бред вместо того, чтобы просто сказать: да, я умный. Умный – и все тут. Мне проще. Вы меня не знаете, лица моего не видели – так что извольте. Давайте познакомимся. Умный.

Для начала мне хотелось бы представить вам Алекса и Нину, эту великолепную пару любящих друг друга людей. В первой главе вы узнаете, как Алекс и Нина легко и весело, но в то же время со смыслом проводили время вместе, как сильны были их взаимопонимание и чуткость друг к другу. Я поведаю вам, как исступленно Нина любила детей, а Алекс желал стать добрым христианином.

Сколько живу на свете, с каждым днем убеждаюсь все больше: как это прекрасно – иметь рядом родственную душу, жить в ощущении счастья, уважать друг друга. Право, об этом можно только мечтать! Лишь грезить и ничего более! Но этим двоим повезло. Ты перебил! Ты снова меня перебил! Дай мне закончить! Тихо, заткнись, все уже начинается…

Алекс скользил, как полудохлый угорь.

Елозил туда и сюда по ляжке Нины. Она притворно постанывала, не хотела обижать его молчанием. Ей было досадно, она снова не понимала – почему он трется об ногу, почему не входит в нее. Никогда не входит внутрь.

Комок простыни забился под живот, лежать было неудобно. А он водил по коже все быстрее, словно спешил.

Потом сбавил темп. Стонал дико, улыбался криво.

– Тебе приятно? – спросил шепотом.

– Да, – соврала Нина, – но ты можешь сделать мне еще приятней…

– Неужели? Куда ж еще приятней?

Нина притворно закатила глаза:

– Зачем же снаружи, когда можно внутрь…

Алекс прикрыл веки, выпятил губы, нахмурился. Лоб покрылся буграми и рытвинами, словно Голгофа после ливня.

Выдохнул. Больно схватил Нину за волосы:

– Послушай, невеличка. Откуда тебе знать, как нужно? Вот откуда, а? Тебе что, мама об этом в детстве рассказывала? Или папа в книжках читал? В школе учительница биологии говорила? Оставляла после уроков и рассказывала: «Ниночка, когда ты вырастешь, с тобой всякое может случиться! Знаешь, есть на свете такие ублюдки, которые могут раздеть, поставить раком, и как только ты закроешь глазки в предвкушении, ничего не произойдет – тебе лишь пощекочут елдыганом задницу, и на этом все закончится». Да? Говорила учительница? Или вам в институте это преподавали?

Нина дернулась, он отпустил ее волосы. В его взмокшей ладони остался небольшой клок.

Повернулась на спину, прижалась к изголовью кровати, поджала колени:

– Милый, я прошу…

Алекс навис над ней, тыча указательным пальцем Нине в лоб:

– Что ты просишь? О чем ты, невеличка? Ты думаешь, я не знаю, что надо делать? Я, по-твоему, самец медузы? Мне не нужны твои комментарии, слышишь? Сама ты медуза. Мне не нужно твое смехотворное мнение.

Он сунул руку под подушку, достав оттуда блестящий Colt Python, и приставил дуло к уху Нины.

– А может, ты этого хочешь? Холодненький, да? В одно ухо влетит, из другого вылетит, а? Прямо как знания школьницы.

Нина задрожала, сглотнув волну слюны.

Алекс смотрел на нее молча, словно искал что-то в лице ее. Медленно наклонял голову, изучал. Затем поцеловал Нину в щеку, в глаз, в губы, в другую щеку. Он целовал ее лицо все быстрее, безумнее. И все сильнее прижимал дуло пистолета к ее уху.

Заулыбался. Кривляясь, пропел детским голоском:

– Девка клевая, колоритная, Нина глядная, Нина сытная… ла-ла, ла-ла…

Сейчас же посерьезнел, словно разозлился на себя:

– Расскажи, как это было с ним. С этим твоим извращугой, который молился воронам. Рассказывай или пулю съешь. А она – живая… Разрастется внутри как опухоль. И ни один врач не вырежет. Только сунет в тебя свой нож, а пуля в него – бу!

– Прекрати юродствовать, ты похож на отрыжку клоуна, – она играла в спокойствие. – Ты же знаешь, он был болен.

– Да нет, я не знаю. Откуда мне? Почем мне знать, от тебя всегда одни полунамеки. Слушай меня. Я просто хочу знать. Просто знать. На что мистер дохлый ворон тебя натягивал. Или куда натягивал. Ревности нет. Это не ко мне. Есть интерес. И азарт. Ты никогда мне не рассказывала. Допустим, про болезнь его я знаю. Что редкая была, тоже знаю. Но в чем заключалась конкретно? Вот что мне нужно.

Нина молчала, прикрыв глаза, покусывая губы.

– Никаких секретов, помнишь? Ни-ка-ких, – Алекс хамовато ухмылялся.

– И это мне говорит человек, о котором мне почти ничего не известно? Это ты мне говоришь про «никаких секретов»?

– Я и ты – разные планеты. Разные системы. Разные туфли.

– Но на одной ноге…

– Не начинай. Говори. Рассказывай.

Нина задумалась:

– Да вот понимать бы, с чего начать. Все это было странно. И шутки твои эти… знаешь…

– Как он тебя имел, милая, я прошу. Расскажи мне ваши семейные тайны…

Она причмокнула с грустью, расширила глаза:

– Не натягивал он. Никуда и ни на что. Не так это было.

– Очень никогда!

– Я сейчас обделаюсь от твоей тупости. Загажу любимый ковер.

– Слишком никогда!

Она потупилась, смирилась. Стала говорить медленно, словно украдкой вылавливала каждое слово из мутного озерца памяти:

– Он… коллекционировал изображения ворон. Он считал, что жизнь на земле произошла от них. До сих пор содрогаюсь… он считал так безо всяких доказательств. Согласно личным убеждениям и навязчивой вере. Понимаешь, он верил, что ворона – причина возникновения всего сущего. Сознание, материя, ум… Все это заключено внутри глобальной вороны-матрицы.