Михаил Лучина - Чем живём?

© Михаил Сергеевич Лучина, 2020

ISBN 978-5-0051-7644-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Выражаю Благодарность своим родителям Елене Лучине и Сергею Лучине. Без вас бы ничего не было.

Посвящается самому близкому для меня человеку – Анастасии. И моим братьям – Михаилу Унгурсу и Вячеславу Москвину.

Свою жизнь он помнил года с две тысячи второго. Где—то с лета. В момент тот носился мальчишка сей, отбегавший уже по нашей земельке годков шесть, по улочкам поселка Выя, что находится в Свердловской области. Сам городской, живший в небольшом провинциальном городишке вместе с мамой и отцом, порой гостил не без желания у своих бабушки и деда на Вые.

Артем Смирнов, так звали мальчонку, носился непременно с мячом. Мяч! Этот предмет являлся для него ключевой ценностью тогда, судя по тому, сколь он тратил на него времени. Кожаное изделие это привило ему любовь к спорту на все оставшиеся лета́. Страсть у массы мальчуганов к пинанию мяча, а также всего, по чему только можно было зарядить ногой (порой и шишками в футбол играли), пробудило одно мировое событие, датированное июнем второго года. Это – мундиаль! Трансляции матчей, шумиха вокруг мирового футбольного первенства по ТВ и короткая болтовня лиц, окружавших Темку, открыли для него спортивный снаряд, первый, наверное, в его кругозоре. Однако это далеко не самое главное, чем был примечателен тот миг.

Наверное, не каждый из нас вспомнит, как, будучи ребенком, осмысливал то или иное слово. Понимал значение. Пропускал через себя. В воспоминаниях Артема подобный опыт будто галочкой отмечен.

«Наши»! Скорее всего, в тот летний месяц этот порядок букв только появился в его головке.

Сборная России играла тогда на этом чемпионате! Читатель, даже если Вы не разбираетесь в футболе, Вы способны дать определенно верный ответ на то, была ли наша сборная успешной. Интриги здесь нет, к сожалению.

Артемий тогда дать ответ не мог. И он переживал. До последнего. Пока ему в итоге не стало ясно, что команда из группы не вышла.

Как же так! Слово «наши» не оправдало себя, а ведь оно стало почти таким же ценным как мяч! Малóго это тронуло, и он прослезился. И он должен был забыть эту мелочь, эти абсолютно детские эмоции, переживаемые всеми ребятишками десятками раз на дню. Но! Вмешался дед, заложивший нечто, что по сию пору ценится Артемом.

…

Дед Федор Микулыч с внуком заглянули в дом к соседу.

– Захарыч, привет! – возгласил во всю ивановскую прям с порога Микулыч.

– По ногам тебе дублет! Здорово, мил человек! – ответил старик—сосед, сидя у печи.

– Я к тебе инструмент забрать.

– Да—да. Я уже приготовил, – отвечал старик, разводя огонь в топке.

– Кстати, как тебе Корея? – спросил Федор соседа, упомянув одну из стран, где проводился чемпионат.

– Это тебе не чета советской команде! Сейчашная сборная – срам!

– Меня они тоже расстроили! Больше никогда не буду болеть за наших! – пробубнил Артем…

Спустя минут пять, выйдя из соседской хибары и молча приближаясь с внуком к дому, дед, будто поддернутый чем—то, прервал молчание:

– Тем, слушай, – начал спокойно говорить Федор Микулыч, не прерывая умеренного шага, – да, бывает, проигрывают. Но ведь это не значит, что спортсменов наших разлюбить—то надобно. Знаешь, страна ведь у нас одна, – сказав последнее, дед замолчал и нарочно поперхнулся, чтобы взять паузу, в которую задался про себя вопросом, а надо ли эту философию разводить перед огольцом, но, так и не ответив себе, продолжил, – родной—то, как ни крути, кроме этой, не будет. А за кого еще болеть, если не за наших…

Выпучив свои глазенки, внук выслушал дедовские наставления. Казалось, что Темка, услышав одним, тут же выпустил все из другого уха. Но чуть позднее, наверное, и сам не вспомнит, когда именно, мальчишка рассудил: «Да, видать, не честно не болеть за наших, ведь родной—то больше не будет. Скорее всего, не честно»…

…

Это сочинение не о футболе. Эта история русского мальчика. О том, как он рос, менялся и изменял мир вокруг себя. Данное чтиво не должно восприниматься как средство навязывания авторского мнения. Излагающий мысли здесь не только не имеет права пояснять как надо жить, а даже не имеет необходимого багажа, чтобы совершить хотя бы одну самонадеянную попытку подачи советов кому—либо. В чем же тогда желание автора? Вопрос резонный. Пожалуй, оно будет заключено в стремлении покопаться с помощью писательства в тех вопросах, которые всегда интересовали людей, считающих для себя русский язык родным, живущих в России и т. д. Разобраться хотя бы отчасти. Данное рассуждение, что перед Вами, не претендует на всеобъемлющий анализ.

Сочинение это не является автобиографичным. С действительностью могут совпадать лишь фоновые события, в отличие от основной сюжетной линии (действия, слова, мысли героев), не имеющей ничего общего с реальностью.

Труд сей не навязчив. Ему не обязательно пылиться в чьих—либо головах. Пусть лучше он делает это где—нибудь еще. В этих ваших интернетах, к примеру.

Темка в детстве очень любил слушать рассказы отца и деда Федора об их армейской службе. Командиры—фронтовики шестидесятых, будто былинные чудо—богатыри со своим особым отцовским отношением к солдату. Грузные командармы с маршальскими звездами, с легкостью решавшие поощрить или стереть в порошок подчиненные солдатские массы на каком—нибудь ядерном полигоне. Ночные марш—броски, облавы в пустынях, резаные раны по всему папиному телу, полученные при приземлении на снежный наст где—то под Читой во время прыжков с парашютом… Мальчик это слушал, представлял, видел. Перекручивал все это без конца в своем маленьком мозгу, подбадривая себя и гордясь за своего родителя и его тестя. А гордиться действительно было чем! На легендарных учениях «Днепр» 1967 года отметился Микулыч. Тогда, будучи водителем танка, он форсировал одноименную реку. За участие в маневрах получил памятную медаль и хранил ее как нечто очень ценное. Еще у деда была одна «древняя» фотография, где он вместе с сослуживцами позирует на фоне танка Т—55 на какой—то городской улице. Позже, уже повзрослев, Артем сообразил, что это Чехословакия. Год шестьдесят восьмой. Тогда руководство Союза приложило военные усилия, чтоб усмирить чересчур демократичных чехов. Федор о тех событиях практически не распространялся. Правда, не из—за угрызений совести (он никогда не был демократом по своим взглядам). Он, как человек старой закалки, не считал для себя возможным нарушить обещание хранить от всех ту часть жизни, которую накрыла гостайна.