Александр Ройко - Связь времён. Часть 3

И, тем не менее, к экзаменам они подготовились неплохо, и позже эти самые экзамены в университет девушки успешно сдали. Каролина, как это и планировалось, сдала первый экзамен на «пятёрку», а потому после него уже была свободна, теперь уже просто «болея» и переживая за подругу. Но и Инга, сдавая все экзамены, успешно справилась с поставленной задачей – в итоге Каролина Вячеславовна Соколова и Инга Янис Круминьш (её отчество не было прописано в латышском паспорте) были зачислены на первый курс факультета иностранных языков Латвийского университета.

Что касается отчества Инги, то русские его произносили как Янисовна , а латыши вообще его не упоминали. Дело в том, что латышская антропонимическая система двучленна, то есть она состоит только из имени и фамилии, отчества в ней отсутствуют. Да, имя отца в форме родительного падежа (или именительного – как у Инги) может быть записано в документах, как бы для идентификации личности. Однако в повседневной жизни в официально-деловой сфере и в бытовом общении оно не употребляется. При обращении латыши называют друг друга в семейном кругу только по имени, а в более официальной обстановке – по фамилии. Правда, иногда и в официальной беседе для различения однофамильцев может быть добавление имени к фамилии. Обычно же в официальном вежливом обращении при упоминании с фамилией употребляются слова biedrs, biedre («товарищ»), например: biedre Jansons . И ещё один нюанс, в Латвии к русской фамилии может быть добавлено этакое «сопящее» окончание (-с) – Иванов с, Петров с. И только через добрых полтора десятка лет в Латвии станет возможным записывать в паспорт имя и фамилию не только в «латышском звучании» (например, «Ivans Ivanovs»), но и оригинальную версию имени и фамилии латиницей («Ivan Ivanov») без характерных латышских окончаний. Кроме того, примерно в это же время разрешат (но уже через латвийский суд) русскоязычным жителям Латвии вписывать в паспорт кроме их имени ещё и отчество.

Но эти антропонимические мелочи сейчас абсолютно не волновали ни Каролину, ни уж тем более Ингу, как коренную жительницу Латвии (хотя это в равной степени уже можно было говорить и о Соколовой, не учитывая её русских корней и фамилии) – обе они просто радовались своему поступлению в университет. И теперь подруги, дождавшись, всё же, официального уведомления (а на это ушло немало времени – студентов-первокурсников было много, и деканаты были перегружены), вновь отдыхали по полной программе. Вот только на море они уже не поехали – сначала ожидали эту официальную «бумажку», – та нужна была не столько им самим (видели уже себя в списках поступивших), сколько их родителям, – а потом уже времени было мало. Но Инга с Каролиной неплохо отдохнули и дома. Вместе с ними на этот же факультет поступили ещё две девушки из их класса, – одноклассники-ребята предпочитали поступать в другие ВУЗы, – так что была на первом курсе факультета иностранных языков некая пусть и небольшая, но знакомая компания. При этом Инга с Каролиной попали вместе в одну группу, а вот те девочки – в параллельную, но на потоковых лекциях они снова были вместе.

Возникла, правда, одна некая непредвиденная проблема. Подруги подали заявление, чтобы вторым языком, который они будут изучать, был французский. Каролина и попала в «французскую» группу, а вот Ингу зачислили в «испанскую» группу, мотивируя это тем, что очень много было желающих изучать французский язык, а университет, мол, обязан «распределять языки» пропорционально. В первую очередь право выбора было предоставлено медалисткам и тем, у кого при поступлении в университет были лучшие баллы – вот Круминьш и не повезло. Это здорово огорчило Ингу, она ведь хотела учить одинаковый с Каролиной язык, да это было и удобнее для них обеих. Но выручила Ингу сама Каролина. На другой день она сообщила подруге, что готова вместе с ней учить испанский язык.

– Мы с тобой не знаем, ни того, ни другого языка, – сказала она Инге, – а потому всё равно какой язык учить.

– Но французский же более привлекательный.

– Чем же это?

– Ну… Хотя бы тем, что можно когда-нибудь поехать в Париж, и там нормально общаться с людьми.

– Только и всего. Ты там сможешь разговаривать и на хорошо знакомом тебе английском языке, он интернационален. А на испанском больше людей разговаривают. Я вчера порылась в справочниках. Так вот, если на французском говорят примерно 270 миллионов человек в мире, то на испанском – вдвое больше, более 50 стран мира, в том числе половина Южной Америки и страны Карибского бассейна разговаривают на нём. В своё время там хорошо «потрудился» Христофор Колумб. Кроме того, испанский – это официальный язык Организации Объединённых Наций, Европейского союза, Африканского союза и Организации Американских Государств.

– Но ты же хотела изучать французский язык?

– Хотела, да расхотела. Буду изучать теперь испанский.

– Хорошо, Лина, спасибо тебе. Значит, вновь мы будем вместе.

– Будем вместе.

Перевести студентку, ещё не начинавшую учится, в группу с менее популярным (для студентов) языком, никакого труда не составило, а потому, начиная с 1-го сентября, Инга Круминьш и Каролина Соколова сидели вместе на одной студенческой скамье. Более никаких проблем у подруг не возникло, теперь от них требовалось лишь одно – просто хорошо заниматься.

Если первого сентября Инга Круминьш и Каролина Соколова приступили к занятиям в университете, то Сергей Крамаренко к тому времени уже давно трудился, как это и обещал его отец, в одной из лабораторий Центрального аэрогидродинамического института. Он не стал долго отдыхать, хотя и имел такую возможность, и через три недели приступил к свой первой трудовой деятельности. Если ранее он служил, то сейчас уже работал – и то и другое занятие ему доводилось осваивать поочерёдно впервые. Правда, до того, ещё в первые дни своего отдыха у него состоялся серьёзный разговор со своим другом Вячеславом по вопросу их дальнейших планов. Дело в том, что у обоих одно время была мысль о том, чтобы продолжить военную карьеру. Срочную службу они оба закончили в звании сержантов и перед увольнением им настойчиво предлагали остаться на сверхсрочную службу, видя, что ребята служат (и воюют) отлично. Но, провоевав год, и пробыв два года без отпуска, друзьям не хотелось продолжать держать в руках автоматы, даже несмотря на то, что по всем признакам война заканчивалась. Им хотелось хотя бы немного отдохнуть от воинской службы. Оставшись же на сверхсрочную службу, отпуск они бы всё равно не получили в силу складывающихся обстоятельств, значит, продолжали бы воевать, или просто служить. Хотя это и было не так уж однозначно, выход был и из этой ситуации – им предлагали обучение на прапорщиков. Да, воевать они бы уже не воевали, – учёба шла бы уже не на территории Чечни, – но воинская служба всё равно бы продолжалась. А ребятам так хотелось хоть немного отдохнуть и увидеться со своими близкими. Да и учиться в школе прапорщиков предстояло от 4-х и до 10 месяцев. Наверное, как сержанты, прошедшие боевые действия, у них был бы нижний срок учёбы, но и это не так уж мало без соответствующего отдыха. И друзья решили, что тогда уж лучше идти в военное училище. Там учиться, конечно, намного больше (4 года), но звание ты получишь уже офицерское – лейтенант. Посчитав своё такое решение абсолютно правильным, они отказались оставаться на сверхсрочную службу, держа на уме вариант с военным училищем.