Сергей Кубрин - Лицей 2020. Четвертый выпуск

Костик дал бы ему денег просто так.

Сегодня тридцативосьмилетний актёр Самохин был куда более жалок и рассеян, чем обычно.

Ряженый шут корпоративов и второй эшелон любительского театра. Толпа Самохина почему-то дезориентировала, как и мальчика с хот-догом, но для него это непрофессионально! А ещё знойное лето… И что-то витало поверху. Не грипп, нет, и не давление… Ощущение у Самохина: будто из джунглей бесчисленных оттенков тревоги грядёт экзальтированный кураж. Разобрать эти оттенки смог бы только надорванный петербургский неврастеник, а превратить их в искусство – Кафка. Только на что Самохину кураж? “Петра” можно играть левой пяткой.

Он растирал потный лоб до красноты.

Знобило.

Нутро щекотало предчувствие: вот-вот сотни петербуржцев в пёстрых майках и непривычных шортах, всех возрастов и уровней надменности, кулисами разойдутся в стороны. Потому что – плоские они, обыватели. И состоится у Самохина большая роль. Кто-то его заметит. Шепнёт другому. Третий одобрит. Фактура его, ужимки как влитые утопнут в нужном (ну, хоть кому-нибудь нужном!) пазе, и мозаика шедевра сложится. Случится та самая переломная постановка. Или “проект” – так сейчас говорят? Вовсе не этот ежедневный фарс с полиэстеровым нарядом императора, по ставке четыреста рублей в час. Без этого “ох, я вам сейчас бороду укорочу!..”, и чтоб чернь не кричала – как вот на “Диво Острове”, – и никто его за царёвы булки больше не ущипнёт, – нет, будет по-настоящему .

Голова кружилась.

Парк притоптывался, сплющивался коржами нехитрого торта: плоскость земли, плоскость людей, плоскость флоры, – а фонарные столбы усажены в них проверочными зубочистками. Город-то горизонтальный. Высоту его всхода испокон задавали культовые постройки – что может быть выше?

Даже не верится – Самохин может! Вопреки правилам города, актёр, уносимый головокружением, будто поднимался в небо. Во весь государев рост. И, глядя с мнимой высоты, не мог не уловить сходство парка Крестовского с подарочной коробкой.

Ровные аллеи лентами крест-накрест стягивают упаковку. Пересекаются они на ажурной эмблеме – центральном фонтане. Блестит мишура травы. Пересыпается конфетти людей. Не зря человечки так гогочут, ржут, орут, визжат, ох не зря. Вот-вот Крестовский-подарок вскроют…

Подарок – для кого?

Самохин пошатнулся, испугав парочку китайских туристов, брякнул с наигранной бодростью коллеге-“Екатерине”:

– Так солнечный удар недолго словить!..

И упал на скамью.

Хотел достать мобильник, переключиться, перенестись отсюда, но рука онемела. В глазах раздвоилось, а дыхание стало лёгким-лёгким. Наверно, четвёртая смена подряд на зное – это чересчур в его возрасте. Отлежаться бы… Но тут знобящий небесный луч, сужая круги на дороге, нащупал наконец подходящее тело, и Самохина объял нездешний холод. Его душу пригласили отлучиться. В голове потемнело. Почему-то заржали лошади, загрохотали колёса, как будто невидимый экипаж погнал на Самохина.

А надолго?.. – спросил аниматор, закатывая глаза. – Не хочу отрубаться, опять намалюют на лице дрянь, выйдет конфуз…

Как понадобится, – приказали ему. – Не будет конфуза.

Даже если то напал ожидаемый кураж, то определённо он был чужим. Кровь Самохина охладилась. Кости стали железом, душа – газовоздушной смесью. В этот раз уступать демоническому лету дух-хранитель не собирался.

Поднялся на скрипнувших сапогах, направился за ребёнком чёрта и Светланы уже не Самохин, и вообще не человек.

– Грёбаный канал.

– Костик, Гребной!

Здесь было куда тише. Мужчины в оранжевых жилетах вяло двигали вёслами – он пересчитал их раз пять. Блики воды слепили. На газоне стояла пустая чёрная карета, окна обведены позолотой. Глаза серых лошадок были скучные. На головы им напялили пластиковые вёдра, из которых торчали павлиньи перья. Пока мать копалась в телефоне, Костик подбежал и увидал, что карета вся испещрена морщинами, это краска потрескалась, и если пальцем потереть, то пристанет к коже золой. Приземистая чёрная паучиха, просто ноги подобрала, скрутила себе в колёса…

– Уйди оттуда!

Почему-то экипаж был тут уместен. Мол, Пётр с Екатериной примчались, оставили карету, а сами ушли в толпу…

Опять позвонил дядя Арсений, и асфальтовая дорожка поскакала.

Мальчик держал в руке половину остывшего хот-дога. Выбросить бы по пути, но мать неслась далеко от урн. Лавировали в толпе, он дышал всем в пояс, пока движение не перебила женщина в спортивном костюме и соломенной шляпе. Она – и её ушастый бульдог на поводке.

Костик почуял забаву.

Бульдог грустил, хрипел на жаре. Редкое создание здесь, что ещё ниже мальчика.

Он невольно взмахнул хот-догом, капли кетчупа взметнулись на лоб, мать оббегала семейную пару с двойной коляской под близнецов, кто-то утробно хохотнул сзади, волосатик на роликах споткнулся о бордюр… Пёсик наматывал поводок вокруг колен, приближаясь к мальчику по спирали щедрой радости. Хозяйка кричала “Микоян, фу-у!”, но было не жалко – бери! – и наконец Костик избавился от еды.

Мать взвилась на собачницу. Та пыталась поймать пса с торчащей из пасти сосиской, дёрнула поводок, опять хлестнуло по ногам, Костик упал на четвереньки.

– Его нельзя кормить, совсем, что ли?!

– Ты на моего сына орёшь, я не поняла?!

– Следить надо за сыном!

– За псом следи!

Крепыш тигровой масти, пёсик так и пульсировал. Костик наклонился, чтоб погладить по морщинистому лбу, и пропустил миг, когда самому держать голову стоило ровно.

– Ты посмотри, что натворил! Я просила тебя не отставать!

И обрушился подзатыльник.

Чёрные блестящие глаза понимающе моргнули.

– Совсем дура, – пролепетала соломенная шляпа.

– Боевая мать, вам надо в фонтанчике охладиться! – воскликнул какой-то насмешливый голос.

– Ты у меня сейчас охладишься, – внезапно пророкотал дядя Арсений.

“Меня тоже так бьют, когда дрянь ем, – моргнул бульдог, – больно?”

“Нет, – промолчал Костик, – просто…”

“Что такое, мальчик?”

“Просто, слишком просто…”

Над головой Костика пролетел насмешливый молодой человек, умело брошенный через бедро дяди Арсения. Ясное солнечное утро потасовку высветило и размножило. Мальчик на четвереньках, с новым другом, пополз в сторону, прочь с дороги. Пока бытовая заварушка позади набирала обороты, от парковых ворот устремилась пара полицейских, треща рациями.

Мальчик с бульдогом сели по-турецки в траве у железной ограды. Земля в тени дерева была прохладная. Прутья холодили лоб – но было поздно.

“С папой этот день был бы гораздо веселее”.

За оградой ему открылся парк аттракционов.

Всё стало просто.